Вышедшее впервые в 1977 году исследование Марвина Харриса наглядно отражает, как внешние условия среды формируют многообразные и сложносплетённые разновидности культурного поведения людей. В книге представлен системный анализ причин поэтапного перехода культур от эгалитарных обществ охотников-собирателей к иерархическим государствам по мере увеличения плотности населения, интенсификации производства и истощения окружающей среды.
С разрешения издательства книжного магазина «Циолковский» публикуем фрагмент из книги:
Поскольку распятие Иисуса произошло во время празднования Песаха, его смерть оказалось легко связать с образностью и символизмом как животного, так и человеческого жертвоприношения. Иоанн Креститель называл грядущего мессию Агнцем Божьим. Между тем в таком христианском обряде, как причастие, сохранились опознавательные знаки исходных перераспределительных функций жертвоприношений животных. Иисус преломил пасхальный хлеб и налил пасхальное вино, раздавая их своим ученикам. «Сие есть тело мое» (Мф. 26: 26), — сказал он о хлебе. «Сие есть кровь моя» (Мф. 26: 28), — сказал он о вине. Эти перераспределительные действия повторяются в виде ритуала в римско-католическом таинстве причастия (евхаристии). Священник ест хлеб в виде облатки и пьёт вино, а прихожанам полагается только облатка. Английское слово host, обозначающее эту облатку, достаточно уместно — оно происходит от латинского hostis, означающего «жертвоприношение».
Протестанты и католики пролили много крови и истратили немало чернил в связи с вопросом о том, действительно ли вино и облатка «пресуществляются» в телесную субстанцию крови и тела Христовых. Однако богословам и историкам до недавнего времени, как правило, не удавалось увидеть реального эволюционного значения христианской «мессы». Толкуя в аллегорическом духе вкушение пасхального агнца и сводя его субстанцию к бесполезной в питательном отношении облатке, христианство давно сняло с себя ответственность за обеспечение того, чтобы пришедшие на праздник не ушли домой с пустым желудком. Но для того, чтобы это произошло, потребовалось некоторое время. В первые два столетия истории христианства его адепты объединяли свои ресурсы и действительно устраивали общие трапезы — так называемые агапе, или пиры любви. Но после того, как христианство стало основной религией Римской империи, Церковь обнаружила, что её храмы используются в качестве столовых; и в 363 году на Лаодикийском соборе проводить пиры любви в церковных помещениях было запрещено. Деталь, на которую действительно стоит обратить внимание, заключается в том, что питательная ценность ритуала причастия практически равна нулю — вне зависимости от того, происходит ли пресуществление. Антропологи XIX века видели в траектории развития, ведущей от человеческих жертвоприношений к жертвоприношениям животных и далее к облаткам и вину в обряде причастия, подтверждение доктрины нравственного прогресса и просвещения. Их оптимизм едва ли можно разделить. Прежде чем поздравлять христианство с преодолением жертвоприношений животных, следует отметить, что быстрый демографический рост также опережал доступные запасы белка в человеческих организмах. Подлинная значимость прекращения жертвоприношений животных заключалась в прекращении церковных перераспределительных пиров.
