«Память девушки» — автобиографический роман о сложных и судьбоносных эпизодах личной жизни европейской девушки конца 50-х: первый сексуальный опыт, стенания в зазоре между «да» и насилием, въевшееся в голову чувство стыда и другие тяготы женского взросления.
С позволения издательства No Kidding Press публикуем отрывок из книги.
Она единственный ребенок в семье, росла в тепличных условиях (родилась после того, как первая дочь погибла в шесть лет, и сама чуть не умерла от столбняка в пять); внешний мир для нее не под запретом, но он внушает страх (ее отцу) и подозрения (ее матери). Из дома ее отпускают только со старшей двоюродной сестрой или школьной подругой. Ей ни разу не разрешали пойти на вечеринку. На танцах она впервые побывала три месяца назад, это был костюмированный бал под навесом на площади Бельж, и ее мать следила за ней со своего стула.
Ее пробелам в социальных навыках нет числа. Она не умеет звонить по телефону, никогда не принимала ни душа, ни ванны. У нее нет опыта общения в какой-либо другой среде, кроме ее собственной — сельской, католической. С этой временнóй дистанции она кажется мне неуклюжей, скованной, даже грубой, крайне неуверенной в речи и манерах.
Ее самая насыщенная жизнь — в книгах, которые она жадно поглощает с тех пор, как научилась читать. Именно через книги и женские журналы она познаёт мир.
Зато дома, на своей территории, этой дочке бакалейщицы — так называют ее в округе — позволено всё. Она свободно запускает руку в банки с конфетами и коробки с печеньем, на каникулах валяется в постели с книжкой до полудня, никогда не накрывает на стол и не чистит башмаков. Она живет и ведет себя как королева.
И гордость у нее — королевская. Не столько за то, что она первая в классе — это чуть ли не естественное ее состояние — или что директриса, сестра Мария, объявила ее «славой школы», сколько за то, что она изучает математику, латынь, английский, пишет сочинения по литературе, в общем, занимается тем, о чем ее окружение не имеет ни малейшего представления. Гордость за то, что она — исключение, признанное всей ее рабоче-крестьянской семьей, гадающей на праздничных обедах, «в кого она такая», с этим «даром» к учебе.
Гордость за то, что она другая:
— слушает на своем проигрывателе не Глорию Лассо13 и Иветт Орнер14, а Брассенса15 и The Golden Gate Quartet;
— читает «Цветы зла» вместо бульварных журналов;
— ведет дневник, переписывает туда стихи и цитаты;
— сомневается в существовании Бога, хотя никогда не пропускает мессу и причащается по праздникам. Вероятно, она где-то между верой и неверием: Постепенно отходит от Предания, но по-прежнему привязана к молитве, церковным обрядам и таинствам.
Гордость за свои желания, словно право на них дает ей именно то, что она другая:
— уехать из Ивто, скрыться от надзора матери, школы, всего города и делать то, что хочется: читать ночами напролет, одеваться в черное, как Жюльетт Греко16, ходить в студенческие кафе и танцевать в «Ля Каотт» на улице Бовуазин в Руане;
— стать частью неведомого мира, одновременно желанного и пугающего, атрибуты которого проскальзывают в разговорах ее сверстниц из богатых семей — пластинки Баха, домашние библиотеки, подписка на журнал «Реалите», теннис, шахматы, театр, ванные комнаты — и не дают ей приглашать этих девочек к себе домой, где нет ни гостиной, ни столовой, только крошечная кухонька втиснута между кафе и магазином, а туалет — на улице; мира, где,должно быть, говорят о поэзии и литературе, о смысле жизни и свободе, как в «Возрасте зрелости» — романе Сартра, в котором она жила весь июль и стала его героиней, Ивиш.
У нее нет какого-то определенного «я», лишь разные «я», меняющиеся вместе с книгами.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
