Как-то Павел Флоренский назвал философию мистификацией большого стиля. Вероятно, постмодерн можно назвать мистификацией большого стиля в степени ‘n’. Этим словом маркируют все, что не укладывается в какие-то четкие и привычные рамки. Бог с ним, с Гомером, о котором У. Эко сказал, что он в определенном смысле тоже постмодернист! Постмодернист – режиссер, писатель, политический персонаж, мой сосед по площадке. В общем, кто угодно. И все же есть ощущение какого-то ускользания феномена от понимания. Наверное, поэтому разговор о постмодерне – либо с придыханием, либо часто с агрессивным неприятием. И еще у постмодерна явно выраженный французский акцент. Так понятен ли нам, представителям отечественной культуры, этот странный феномен?
Когда-то Деррида сказал, что философская традиция существует, пока живо поколение, ее создавшее. Другими словами, речь шла о том, что мысль буквально телесна и носитель этой мысли – гарант ее актуальности. Если принять во внимание, что философский дискурс, который со временем стал связываться с культурой постмодерна, сформировался на рубеже 60-70 гг. (в 80-е он стал предметом философской рефлексии), то можно предположить, что мы сейчас, спустя полвека, находимся на исходе этой традиции. Конечно, постмодерн не упакован исключительно в философскую мысль. Но «мир сцеплен сверху», как говорил Тейяр де Шарден, поэтому философия завершает портрет любой эпохи, и эпохи постмодерна в том числе. Поколение, создавшее постмодернистский дискурс, ушло. Ушли все, кого можно назвать, как ни странно звучат эти слова, классиками постмодерна – Фуко, Делез, Лиотар, Деррида, Бодрийяр… Постмодернисты «второго призыва» уже тоже уходят в тень. Им на смену идет новый реализм, странные новые онтологии, формы актуализма и т.д. Все чаще и чаще звучит слово after-postmodern. О постмодерне мы можем уже говорить как об истории. Это уходящая натура. Однако последствия тех сдвигов, которые произошли в культуре постмодерна в целом и философии в частности мы наблюдаем именно сегодня.