«Память девушки» — автобиографический роман о сложных и судьбоносных эпизодах личной жизни европейской девушки конца 50-х: первый сексуальный опыт, стенания в зазоре между «да» и насилием, въевшееся в голову чувство стыда и другие тяготы женского взросления.
С позволения издательства No Kidding Press публикуем отрывок из книги.
Она единственный ребенок в семье, росла в тепличных условиях (родилась после того, как первая дочь погибла в шесть лет, и сама чуть не умерла от столбняка в пять); внешний мир для нее не под запретом, но он внушает страх (ее отцу) и подозрения (ее матери). Из дома ее отпускают только со старшей двоюродной сестрой или школьной подругой. Ей ни разу не разрешали пойти на вечеринку. На танцах она впервые побывала три месяца назад, это был костюмированный бал под навесом на площади Бельж, и ее мать следила за ней со своего стула.
Ее пробелам в социальных навыках нет числа. Она не умеет звонить по телефону, никогда не принимала ни душа, ни ванны. У нее нет опыта общения в какой-либо другой среде, кроме ее собственной — сельской, католической. С этой временнóй дистанции она кажется мне неуклюжей, скованной, даже грубой, крайне неуверенной в речи и манерах.
Ее самая насыщенная жизнь — в книгах, которые она жадно поглощает с тех пор, как научилась читать. Именно через книги и женские журналы она познаёт мир.
Зато дома, на своей территории, этой дочке бакалейщицы — так называют ее в округе — позволено всё. Она свободно запускает руку в банки с конфетами и коробки с печеньем, на каникулах валяется в постели с книжкой до полудня, никогда не накрывает на стол и не чистит башмаков. Она живет и ведет себя как королева.
И гордость у нее — королевская. Не столько за то, что она первая в классе — это чуть ли не естественное ее состояние — или что директриса, сестра Мария, объявила ее «славой школы», сколько за то, что она изучает математику, латынь, английский, пишет сочинения по литературе, в общем, занимается тем, о чем ее окружение не имеет ни малейшего представления. Гордость за то, что она — исключение, признанное всей ее рабоче-крестьянской семьей, гадающей на праздничных обедах, «в кого она такая», с этим «даром» к учебе.
Гордость за то, что она другая:
— слушает на своем проигрывателе не Глорию Лассо13 и Иветт Орнер14, а Брассенса15 и The Golden Gate Quartet;
— читает «Цветы зла» вместо бульварных журналов;
— ведет дневник, переписывает туда стихи и цитаты;
— сомневается в существовании Бога, хотя никогда не пропускает мессу и причащается по праздникам. Вероятно, она где-то между верой и неверием: Постепенно отходит от Предания, но по-прежнему привязана к молитве, церковным обрядам и таинствам.
Гордость за свои желания, словно право на них дает ей именно то, что она другая:
— уехать из Ивто, скрыться от надзора матери, школы, всего города и делать то, что хочется: читать ночами напролет, одеваться в черное, как Жюльетт Греко16, ходить в студенческие кафе и танцевать в «Ля Каотт» на улице Бовуазин в Руане;
— стать частью неведомого мира, одновременно желанного и пугающего, атрибуты которого проскальзывают в разговорах ее сверстниц из богатых семей — пластинки Баха, домашние библиотеки, подписка на журнал «Реалите», теннис, шахматы, театр, ванные комнаты — и не дают ей приглашать этих девочек к себе домой, где нет ни гостиной, ни столовой, только крошечная кухонька втиснута между кафе и магазином, а туалет — на улице; мира, где,должно быть, говорят о поэзии и литературе, о смысле жизни и свободе, как в «Возрасте зрелости» — романе Сартра, в котором она жила весь июль и стала его героиней, Ивиш.
У нее нет какого-то определенного «я», лишь разные «я», меняющиеся вместе с книгами.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
27 октября в 19:00 мы запускаем цикл лекций о философии постмодерна и попросили его автора — Наталью Терещенко рассказать о пяти книгах, важных для погружения в контекст.
Честно говоря, я не люблю такой формат: назовите пять любимых книг, десять лучших писателей, одну картину, произведшую на вас… и т.д. Но правила игры — дело святое. Поэтому я решила пойти по очень простому пути. Назвать книги, которые, как мне показалось, могут отразить определенные поля мысли, расчерченные изощренным и парадоксальным постмодернистским разумом. Скажу сразу: они могут показаться не самыми важными, они не попадают в разряд моих «любимых книг», но определенную диагностику постмодернистской мысли, думаю, с их помощью можно провести. Итак…
Жан-Франсуа Лиотар «Состояние постмодерна»
Конечно, сложно говорить о постмодерне и обойти эту книгу, ставшую практически визитной карточкой эпохи. «Предметом этого исследования является состояние знания в современных наиболее развитых обществах. Мы решили назвать его «постмодерн»». Это первые предложения из введения автора. Лучше представить книгу, по-моему, нельзя. Состояние знания, эпистемологические сдвиги, большие нарративы — вот что является предметом описания. И еще — определение постмодерна как мирочувствования эпохи.
Жан Бодрийяр «В тени молчаливого большинства, или Конец социального»
Эту книгу, наверное, знают все. Одна из ярких страниц в истории «эндизма» (термин придуман Михаилом Эпштейном), которой больно постмодернистское поколение авторов. Книга-симптом. Хотя, конечно, не первая в ряду апокалиптических текстов этого времени. К тому же этот текст фиксирует одну из основных тем постмодернистской мысли — тему социального. И еще, как мне кажется, она показательна в плане наглядно представленного сдвига в способах мышления: Бодрийяр, социолог, фиксирует неспособность научно-понятийно схватывать реалии времени.
Жак Деррида «Последнее интервью»
Возможно, я не права. Но мне кажется, что это интервью, которое Деррида дал газете «Монд» незадолго до своего ухода, очень симптоматично. Запал мистификации ушел, желание эпатировать тоже. Деррида говорит о состоянии пережизни, некотором промежутке, а точнее — точке нахлеста, перетекания жизни и смерти. Деррида уходил одним из последних из представителей тех интеллектуалов, за плечами которых «стоял человек 68-го года» (так, кажется, Мишель же Серто назвал Фуко и его поколение). Вскоре за ним ушел Бодрийяр. И «первый призыв» постмодернистов стал историей. И Деррида, как говорит он сам, глядя уже почти из-за порога жизни, делает ставку на жизнь.
Зигмунт Бауман «Текучая современность»
Немного смягчим французскость постмодернистской мысли. Английский социолог Зигмунт Бауман рассуждает о том, как в ситуации быстро меняющейся реальности (скорость перемен и есть основание назвать современность текучей, в отличие от твердой современности предыдущего периода относительной устойчивости) живет и ощущает себя человек в своей индивидности (не всегда индивидуальности). Бауман не выстраивает какой-то строгой теории. Он описывает реалии так, как они видятся на поверхности самим повседневным человеком. Текучесть и «день сурка».
Юрген Хабермас «Философский дискурс о модерне»
Разговоры о том, есть ли основания всерьез говорить о постмодерне как эпохе, не утихают до сих пор. Юрген Хабермас — один из мыслителей, полагающих, что мы пребываем в эпохе модерна и ее потенциал не исчерпан. Именно эта мысль была очень четко, до резкости, выражена в его статье «Модерн — незавершенный проект». Но сильные позиции смягчаются в текстах большего формата. И размышления о философии постмодерна мыслителя, прожившего уже несколько философских эпох, не могут не быть интересными.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Рёко Секигути, живущая в Париже японская поэтесса и писательница, автор двух десятков книг стихов, прозы и эссе, написанных по-японски и по-французски. В «Нагори» Рёко, не изменяя традиционной для хайку чуткости к окружающему нас многообразию, описывает явления понятным для европейца языком.
«Нагори» — японское слово, обозначающее конец сезона и ощущение наступления следующего. Вокруг этого непереводимого понятия Рёко Секигути строит свою работу, проходя тонкой поэтической нитью от одного глобального состояния к другому:
Книга Рёко Секигути «Нагори. Тоска по уходящему сезону» недавно вышла в издательстве Ad Marginem.
Времена года ассоциируются с идеей повторяющихся циклов, с чем-то вроде винтовой лестницы. Тем не менее наша жизнь движется в одном направлении, клонясь к неизбежному закату. Временность, которая суждена человеческому телу, только усиливает наше внимание к смене сезонов, к этому циклу возрождения и обновления. Думаю, нет необходимости напоминать, что во многих культурах начало нового года совпадает с приходом весны. Пусть времена года были неизбежностью, которую люди не могли изменить, их периодическое повторение позволяло по крайней мере представить себе альтернативный ход времени.
Смена сезонов — с одной стороны, обычное дело, а с другой, если вдуматься, великая тайна. Что за бог умудрился придумать и привести в действие этот круговорот?
Год за годом сезоны сменяют друг друга и возвращаются в назначенное время, но всегда чем-то отличаются от себя прошлогодних: они похожие и разные, типичные и необычные — оттого-то, наверное, так очаровательна и загадочна их череда.
Мы, люди, остро чувствуем это, ведь нам не подходит сезонная жизнь — как у растений, которые каждой весной вновь пробиваются из земли. Животные, в том числе некоторые млекопитающие, тоже повинуются сезонному циклу, пусть и не столь безропотно. Для разных живых существ и время течет по-разному. К деревьям в принципе неприменимо понятие смерти. Если их не срубят, если они не заболеют, их жизнь может длиться и длиться. Многолетние растения и травы живут циклической жизнью: зимой умирают, весной — рождаются снова. А вот жизнь человека развивается в линейном времени, лишь фоном которого служат сезонные циклы. Вот почему, наверное, циклическое время остается для нас таинственным и нам нелегко устоять перед искушением развернуть его в одну линию, провести параллель между сезонами и нашей жизнью, словно это позволит нам постичь жизнь деревьев1.
Впрочем, трудно спорить с тем, что человек упорно стремится преодолеть или, по крайней мере, раздвинуть предписанные ему границы времени — те же сезоны, непреложные, как сама судьба. Если мы хотим попасть в какое-то особое время, отличное как от линейного времени смертного тела, так и от циклического времени сезонов, его нужно искать за пределами природы. Свои варианты предлагает кулинария с ее традиционными методами сохранения продуктов — такими, как засолка, маринование, засахаривание, спиртование, высушивание или ферментация.
Что такое засолка и маринование, как не способы остановки времени? Они позволяют органической материи замереть в развитии: благодаря им скоропортящиеся продукты могут храниться дольше. Иное дело — ферментация: она замедляет время и придает его ходу новый смысл. Продукты, подвергнутые брожению, не портятся с течением времени, а, наоборот, улучшаются: их вкус становится ярче, сложнее, глубже. Ферментация сродни алхимии, от которой в Средние века ждали победы над смертью. В самом деле, у методов сохранения продуктов и поисков бессмертия есть нечто общее: так, приготовление вяленых томатов не лишено сходства с техникой мумификации. Это сравнение может показаться опрометчивым, но ведь наше тело — та же органическая материя. Теми, кто мумифицирует тела в надежде на вечную жизнь, и теми, кто вялит помидоры, движут одни и те же устремления2.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Уже в эти выходные художница и участница выставки «Кажется, будет выставка в Казани. Хождения по краю» Юлия Павлова проведет лекцию и воркшоп, посвящённые самиздату. Мы решили показать вам работы Юлии и расспросили ее о тонкостях создания зина, ее собственных книжных коллекциях и личном опыте в жанре авторской книги.
— Юля, привет! Тема твоего будущего воркшопа будет связана с зинами. Что особенного и необычного в зине как в жанре искусства?
— Зин – это доступный и интересный способ создать арт-объект, сделать творческое высказывание и собрать свои работы в законченный проект.
— Можно расценивать создание своего зина как хороший старт для художника?
— Я думаю, что зин – одна из возможных форм того, как художник может проявить себя. Конкретно сейчас зин-культура начинает набирать обороты в России, появляются зин-фестивали и организации, занимающиеся самиздатом. В этом смысле зин может послужить удобной формой для коммуникаций и выстраивания горизонтальных связей.
— Существуют ли актуальные/популярные темы для любительских независимых изданий?
— Я считаю, что любому автору важно в первую очередь делать то, что отзывается ему самому. А все тренды и темы очень скоротечны. Мне нравится в зине то, что он может быть основан на чем угодно: на портфолио, сериях фотографий, рисунках, скетчах, личных дневниках, скетчбуке художника, скриншотах, архивах…
— В чем ты видишь отличия зина и артист-бука?
— В идеальном мире artist book – более продуманная форма. За книгой всегда есть фигура автора, тщательнее проработанная концепция книги. Но сейчас я вижу, что многие зины не уступают по этим параметрам авторским книгам. Скажем так: когда мы что-то называем зином, то скорее всего предполагаем более легкую форму подачи, к авторской книге требования чуть выше.
— С чего начать, если хочешь попробовать себя в самиздате?
— Надо начать делать! Это, как правило, самое сложное. Придумать идею, сходить на воркшоп; тем более сейчас всю информацию можно найти онлайн. Создать первый прототип зина, сверстать в InDesign. Это все можно сделать дома возле компьютера. Дальше уже считается тираж, и начинаются переговоры с типографией.
— Какое место занимает текст в собственном печатном издании?
— Текст может быть единственным медиумом в книге. У меня как раз есть такая книга в коллекции. Вспомните московских концептуалистов, у которых текст был также важен, как и все остальное. То же самое и с зинами: если вы понимаете, почему вам важен текст (возможно, ваш зин – это визуальный дневник), то дайте ему столько места, сколько считаете нужным.
— Рисунки/фото – важная составляющая самиздата?
— Да, безусловно. Рисунки, фото, тексты, скрины из переписок, чеки, билеты, засушенные цветы … могу бесконечно продолжать.
— Какое значение имеет тираж?
— Тираж определяет сколько копий существует у вашей работы. То есть если вы заявили, что тираж двадцать экземпляров, то дальше возможно или допечатать, или переиздать в другой форме. Особенно это касается авторских книг: чем тираж меньше, тем, как правило, книга ценнее. Представьте, что вы купили книгу, тираж которой был объявлен всего десять экземпляров, а потом узнали, что автор напечатал таких же еще сто. Ограниченный тираж накладывает обязательства.
— С какими сложностями ты столкнулась при создании книг «Шурале» и «Грибы»?
— С «Шурале» я впервые работала с типографией и мне сложно было понять, что конкретно я от них хочу. То есть не было нужных знаний о процессе и приходилось постоянно что-то переделывать, допечатывать. С «Грибами» в этом плане было проще, самая большая сложность лично для меня – это не повторять себя и не эксплуатировать один и тот же метод, а стараться искать новые формы и методы.
— Собственные печатные издания помогли тебе по-новому взглянуть на свою деятельность?
— Да, безусловно. Мышление через книжную форму открыло новые границы для моей творческой практики. Сейчас я работаю над книгой о лесе, и изначально эта работа задумывалась как книга, а потом уже стала перерастать в нечто большее, но опять-таки вокруг книги.
— Что изменится, если создание собственных книг как жанр искусства увеличит своих последователей?
— Я могу ответить в контексте России, потому что в Европе этот жанр уже очень популярен. Популяризация самиздата даст возможность авторам не только больше высказываться, но и зарабатывать на этом. Кроме того, это поможет представителям среднего класса покупать картины на стену не в «магазинах для дома», а у молодых художников, тем самым размещая в своем пространстве уже объекты искусства. Также популяризация самиздата позволит привлечь подрастающее поколение к творческой самореализации, потому что зины – это классно и модно, это может быть этакой культурной надстройкой для подростков. В общем, зины – не только интересно, но и полезно.
— Следишь ли ты за кем-нибудь, кто также создает зины и артист-буки?
— Да, я слежу за Юлией Борисовой – это одна из самых известных авторов за пределами России, ее книги выставлялись в крупнейших музеях мира. Также я слежу за японскими коллегами, потому что в Японии создание книг, как мне кажется, возведено в культ. Мой первый преподаватель по книгам, Казума Обара, как раз из Японии.
— Собираешь ли ты какой-нибудь самиздат?
— Да, я собираю книги. В моей коллекции пока не так много экземпляров, но я стараюсь ее пополнять. Кроме коллекционирования мне хочется также поддержать авторов. Из любимых могу выделить книгу Юлии Борисовой «Let Me fall again». Она посвящена воздухоплавателю, который совершил 239 прыжков с парашюта и погиб. Вся книга напоминает парашют: переплетение, оригами внутри книги, тонкие страницы. Интересно, что в тираже символично 239 экземпляров. Также у меня есть книга Евгении Тарасовой, которая состоит только из фрагментов деконструированного текста.
— Твои работы тоже составляют чьи-то коллекции?
— На данный момент «Шурале» и «Грибы» находятся в коллекции музея «Манеж» в Санкт-Петербурге и частных коллекциях в России, Европе, США и Канаде.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Виталий Куренной: «Туристический взгляд — это массовая форма эстетической возможности придать миру хоть какую-то целостность»
«Стенограмма» — новый раздел в журнале «Рупор Смены». Теперь мы будем публиковать расшифровки избранных лекций, которые проходили в стенах «Смены».
Открываем рубрику лекцией философа и культуролога Виталия Куренного «Туристический взгляд», посвященной философии ландшафта, особенностям двух форм туризма, а также аспектам связи визуальной культуры и путешествий.
Лекция проходила в рамках параллельной программы к выставке «Артикул и Бахила» российских художниц Ирины Кориной и Светланы Шуваевой, которая стала итогом их художественной резиденции в Казани.
«Туристический взгляд» — это концепция британского социолога Джона Урри. Согласно ему, туристическая мобильность в целом детерминирована именно туристическим взглядом, потому что основная мотивация, лежащая за нашим стремлением путешествовать, детерминирована визуально. Это стремление увидеть определенный вид и, с другой стороны, стремление вписать себя в этот вид.
Если говорить о фундаментальных мотивациях, турист — это человек, который хочет изъять себя из рутины и поместить себя в некоторое другое нетривиальное пространство. И в этом смысле его взгляд детерминирован, организован совсем иначе, нежели чем взгляд человека в привычной жизни. При этом туристический взгляд не является спонтанным, он заранее структурирован. Причем до недавнего времени он структурирован был скорее профессионалами — фотографами, кинематографистами, рекламщиками и другими. Сегодня ситуация меняется в связи с социальными сетями. Соответственно, туристический взгляд имеет довольно сложно организованную структуру. Для понимания данной структуры нужно развернуть очень фундаментальную историю живописи и прежде всего ландшафтной живописи.
Туристический взгляд, как и весь туризм, имеет две основные линии. Они между собой отчасти конкурируют, отчасти взаимодополняют, то есть являются комплементарными.
Доминирующей формой туризма все-таки остается массовый туризм. Он организован по формуле макдональдизации — предсказуемые вещи в предсказуемом порядке или туризм по формуле «Три звезды, все включено»: пляж, лежак, бассейн и детский аниматор. Согласно Ритцеру, массовый туризм представляет собой рационализированный, стандартизированный продукт. В этом смысле тот самый туристический взгляд, который связан с этой формой туризма, тоже тривиален. Но все-таки сегодня это самый массовый тип стратегии, как самый большой ресторан в мире — McDonald’s.
Чрезвычайно любопытно, что в нашей стране как раз острый дефицит такого рода туристических продуктов. Государство только последние годы делает робкие шаги к некоторой стандартизации. Например, перед Чемпионатом мира обязательна была сертификация на звездность гостиниц. Туризм не может себя воплотить в такого рода массовую и понятную форму. Люди не понимают, чего ожидать и не понимают, что им предлагается. Это большая проблема.
Вторая форма туризма — это туризм романтический. Романтический туризм хочет избежать стандартизации, он стремится к уникальности. И это вполне нормальная форма современного потребления, потребительской самореализации. И, повторюсь, обе туристические формы являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. Чтобы возникла потребность в романтическом туризме, в современном мире все-таки требуется пережить определенный опыт стандартизации. Стремление к уникальности возникает там, где накопилась некоторая усталость от стандартного продукта. Грубо говоря, чтобы появился в городе ресторан национальной кухни, региональной кухни, локальной кухни, туда сначала должен прийти McDonald’s. Иначе не возникнет спроса на такого рода локальность. То, что я имею в виду, в полной мере соответствует и образности. То есть динамику туристической образности можно понимать таким образом: чтобы возник спрос на нечто уникальное, люди должны накопить усталость от стандартного. Довольно легко проследить этот генезис.
Сначала мы приезжаем в новые города и снимаем самые заметные памятники архитектуры. Если это европейский город, то это храм, ратуша, центральная площадь, здание музея. И лишь со временем, когда вы понимаете, что это совершенно стандартизированная форма взгляда, вы начинаете разнообразить.
Что является отличительной особенностью этого взгляда? То, что это не взгляд человека, который живет на этой земле, под этим небом. Мир науки вообще устроен не так, как наш с вами взгляд. Это коперниканский взгляд. В этом мире мы с вами живем на планете и кружимся вокруг солнца. Кто-нибудь когда-нибудь видел так мир из нас? Конечно, нет. Мы живём с вами совершенно в другой космологии, мы живем в птолемеевском мире — в мире, где солнце встает на востоке и заходит на западе. В этом смысле возникает гигантский разрыв между тем, как структура современного знания является дочерним отпрыском прежней философии, прежней целостной теории, сегодня предлагает нам взгляд на мир, который не позволяет нам увидеть мир в целом, или по крайней мере увидеть так, чтобы этот мир выглядел соразмерным нашему повседневному человеческому существованию. Появление взгляда на ландшафт и является тем способом, посредством которого мы компенсируем этот совершенно нечеловеческий взгляд на мир, предлагаемый современной теорией. Наш опыт постижения целостности мира перестал быть теоретическим, он стал сугубо эстетическим. Рождение ландшафта и взгляда на него является формой рождения совершенно нового мироотношения. Целостный взгляд на мир мы получаем сегодня не благодаря теории и современной научной философии, а благодаря эстетическому опыту.
Важнейшей фигурой, определившей окончательную форму этого поворота, стал Иммануил Кант, который в «Критике способности суждения» окончательно закрепляет эту форму созерцания ландшафта. Для Канта мы постигаем великую целостность мира — возвышенное, когда созерцаем великие явления природы. Глядя на природное, мы впервые постигаем подлинную целостность, истинную природу самих себя и мира. Лучше всего это поэтически выражено у А.С. Пушкина в знаменитом гимне чуме, в «Пире во время чумы», когда он перечисляет разного рода природные явления: аравийский ураган, бурю в океане и так далее. Поэт завершает словами: «Все, все, что гибелью грозит, // Для сердца смертного таит // Неизъяснимы наслажденья…» В созерцании этого величия природы мы впервые постигаем подлинную природу самих себя, но в интерпретации Канта и всех романтиков постигаем и свою вечную природу субъективности.
Вся романтическая живопись в своих классических формах — это своеобразный прототип современного туристического взгляда на ландшафт. Одна из известнейших работ художника Давида Фридриха Каспара «Странник над морем тумана» и есть продукт развития ландшафтного вида, начиная с Петрарки и концептуально зафиксированного Кантом.
Для постижения целостности мира в нашем человеческом существовании, нам требуется сегодня ландшафт. Миллионы фотографий ежедневно с разного рода видами, ландшафтами и так далее, которые производит современная культура, указывают на то, что современный человек остро нуждается в эстетическом опыте ландшафтного вида. Я немного позволю себе развить эту теорию в таком направлении: Иоахим Риттер анализирует данную ситуацию в духе вполне компенсаторной теории. Он говорит, что потребность в созерцании ландшафта рождается в тот момент, когда рождается общество модерна, а традиционное общество не знает никакого ландшафтного вида.
У Георга Зиммеля есть небольшое эссе, также посвященное философии ландшафта. Зиммель отмечает следующее: конструирование ландшафта предполагает то, что мы схватываем ограниченное целое, учимся кадрировать ландшафт.
Я и сам страстный фотограф, и мне часто приходится слышать от студентов: «Зачем вы все время фотографируете? Насладитесь видом без этой оптики». Я всегда говорю, что самое главное в созерцании вида — его правильно увидеть, создать некоторую ограниченную целостность, и только взгляд через видоискатель фотоаппарата позволяет обрести такого рода опыт. Нужно научиться видеть, потому что ландшафт — это выделенная целостность.
В этом смысле я большой пропагандист фотографии. Зиммель правильно отмечает, что ландшафт рождается в тот момент, когда мы из неограниченного вида, учимся выделять целостность, и она репрезентирует тотальность мира. Вот, что является принципиальным в ландшафте.
Есть потрясающее стихотворение, наилучшим образом иллюстрирующее риттеровскую философию ландшафта — это обширное произведение «Прогулка» Фридриха Шиллера. Автор ведет нас по полю, по лесу; тропинка то взбирается на холм, то опускается; показался город, и дальше дается описание общества модерна (город — это символ современной цивилизации для Шиллера в противопоставлении природе). Здесь люди живут тесно рядом друг с другом, здесь кипит торговля, сюда прибывают корабли со всех частей света, люди постоянно заняты какой-то деятельностью, здесь (это очень важное размышление) сидит ученый, который позволяет нам овладеть миром, учит нас тому, как овладеть природой. И дальше, как Шиллер говорит, эта цивилизация рождает необычайную свободу, которая в своих наиболее крайних проявлениях ведет к пороку, к хаосу, к безобразию. И в этот момент волна разнуздавшейся цивилизации модерна ударяется вновь о природу и, по мнению поэта, мы должны возвратиться к природе, увидеть ее заново. Далее стих продолжается таким образом: лирический герой оказывается в ущелье, напротив возвышенного вида бурной реки, а она как раз и возвращает человеку способность созерцать мир. Чтобы возникла тяга к ландшафту, нам нужно современное общество с его свободой и нужна современная наука.
Сегодня мы видим настоящую демократическую революцию ландшафта, туристического взгляда на ландшафт. И здесь такого риттеровского объяснения недостаточно, почему мы имеем дело с нарастающим потоком тяги к эстетическому опыту созерцания, который массовым образом имеет форму туристического взгляда. Мне кажется, что мы в каком-то смысле отчуждены от природы сегодня, взгляд на которую теоретически опосредован наукой, это связано скорее всего с прогрессирующей комплексностью самого нашего человеческого мира. Мы все меньше и меньше понимаем, как устроен мир. Мы живем во всё более и более сложных и комплексных структурах организации нашей жизни. Нам неизвестно устройство ни одного предмета, окружающего нас, потому что они все чудовищно сложны. Мы в одиночку не в состоянии понять тех организационных и институциональных форм, в которых мы существуем, начиная от организации коммунального хозяйства, заканчивая организацией тех учреждений, где мы работаем.
Бум туристического взгляда можно объяснить тем, что этот эстетический опыт компенсирует нам неспособность схватить целостность мира. То есть туристический взгляд — это массовая форма эстетической возможности придать миру хоть какую-то целостность. Мы живем в мире, менее поддающемся охвату с рациональных позиций, и доступной нам формой овладения этим миром является эстетический туристический взгляд.
Вспоминаю замечательные слова Цицерона о том, что философ — это тот, кто беспечно, не заботясь ни о славе, ни о выгоде, созерцает некоторый праздник. Это и есть законодательное определение туриста. Кто такой турист? Это человек, который с целью проведения досуга, приехал в другое место.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Полный архив лекций «Смены» вы можете найти на нашем регулярно обновляющемся ютуб-канале – youtube.com/c/smenakazan
Осень — сезон души, а не погоды! Поэтому для того, чтобы синхронизировать внутренний климат с внешним сейчас как никогда важно ответственно подойти к книжному вопросу. Доброжелательные коллеги из книжного магазина решили сгладить ваши муки выбора своими рекомендациями.
Марина советует «Ягоды» Романа Михайлова: «Искаженная реальность и внутренние созвучия будто с детскими осенними воспоминаниями, только они в этом тексте совсем не детские, а туманные и обреченные».
Аделина рекомендует прочитать «Небесную соль» Ильи Масодова, потому что проза Масодова, как и осень, – болезненное порождение красавицы матери-мечты и урода отца-тоски.
Роксана рекомендует купить «Болото» от издательства «Белая Ворона»: это очаровательная книжка-картинка и набор открыток, история от Бианки, рисунки – Юрия Васнецова, привет из 1931 года. «Хорошее место, – думает Ивашка. – Весёлое»: лучше про красоту болота никто не писал и не рисовал.
Саша прочитал книгу Александра Павлова «Расскажите своим детям. Сто двадцать три опыта о культовом кинематографе» и считает, что осень — хороший повод не выходить из дома, разобраться в понятии «культовое кино», а затем на конкретных примерах с ним и познакомиться.
Таня выбрала две книги: это «Путь через лес. О грибах и скорби» Лонг Литт Вун и «Птицы, искусство, жизнь» Кио Маклир. Обе книги выходили в издательстве Ad Marginem, но книга Вун, к сожалению, временно закончилась. Книга о грибах звучит как самая осенняя книга. О том, как открытия, сделанные в царстве грибов, помогли Лонг Литт Вун выйти из мрака скорби. А осенние главы из книги Маклир и наблюдение за птицами отлично помогут отвлечься от мирских сует. Кажется, что осень — не самое подходящее время для наблюдения, но на самом деле всегда можно встретить кого-то интересного.
И напоследок книги от Карины: «Падение во время» Эмиля Чорана — пессимизм и разочарование для осенних чтений в парке, и переиздание книги «Сакральное» Жоржа Батая и Колетт Пеньо от издательства Kolonna Publications. Тексты о жизни на пороге смерти, очень похоже на осень, верно?
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Выставка «Кажется, будет выставка в Казани: Хождения по краю» с работами художников из Татарстана открыта до 30 октября. В эти выходные, 15 октября в 15:00 Зульфия Илькаева провела прогулку-исследование по значимым местам Старо-Татарской. Регистрация на событие закрылась буквально за пару часов.
В основу моей инсталляция лёг проект ZYAB.PROJECT. Это проект-исследование об одном из самых аутентичных районов Набережных Челнов – ЗЯБ, названного в честь Завода ячеистых бетонов, около которого как раз и образовался посёлок ЗЯБ.
Набережные Челны — относительно молодой город, его районы создавались параллельно с производствами. Построенный вместе с КамАЗом Новый город является центральным районом, ЗЯБ и ГЭС также взяли название соответствующих производств (Завод ячеистых бетонов и Гидроэлектростанция).
Стоит отметить, что многие челнинцы стараются жить в Новом городе как в более оживленном районе, где имеются торговые центры и кафе, а ЗЯБ и ГЭС – окраинные районы, со своей изюминкой, не слишком привлекают жителей.
В 2020 году Набережночелнинский государственный татарский драматический театр переехал из Нового города в район ЗЯБ, в старое здание с названием «Колизей», где раньше располагался ночной клуб. «Колизей» реконструировали, сделали надстройку и открыли там театр.
Одна из участниц городского сообщества Urbantatar, в котором я также состою, работала в театре, поэтому мы не редко устраивали собрания в надстройке. Будучи жителями Нового города, мы стали часто появляться на ЗЯБи. Место показалось необычным, и у нас появилась идея: при каждой совместной встрече выбирать одного человека, который жил/живет здесь и может показать нам свой ЗЯБ.
Набережные Челны — это город комплексов. Наша подруга Алсу впервые показала нам 17А комплекс, в котором жили работники КБК (Картонно-бумажный комбинат). Там ее родителям дали квартиру, и получилось, что все коллеги жили по соседству.
В следующий раз мы ходили на экскурсию с другой нашей знакомой, которая жила напротив морга. Становится жутковато от понимания того, что каждое утро она просыпалась и видела из окна надпись «Ритуальные услуги». Недавно эту квартиру продали, но были сомнения, что кто-то ее вообще купит.
В целом структура наших экскурсий была такая: мы выходили на полевые исследования с разными людьми, рассказывающими свои интересные истории о ЗЯБи.
Мы решили не хранить все эти фотографии и видео только на телефоне и создали страницу в социальной сети, где для себя выкладывали все материалы. Позже люди начали подписываться и репостить, а те, кто жил раньше на ЗЯБи – делиться своими историями. Наш проект у многих вызвал теплое чувство чего-то родного, и тогда мы поняли, что ZYAB.PROJECT – это не только о районе Набережных Челнов, но и вообще о российской провинции. Необходимо говорить не только об исторических и центральных районах городов, но и о незаметных на первых взгляд уголках страны. У каждого двора, каждого дома есть своя история, и она может быть не менее интересной, чем история дома известного человека прошлых эпох.
Было понятно, что наш проект должен вырасти во что-то большее. Тогда мы решили создать из наших историй аудио-спектакль. На тот момент команда Urbantatar занималась и другими проектами, но ZYAB.PROJECT стал нашей отдушиной. Мы встречали зябовца, расспрашивали о жизни и постепенно начали понимать, что «ЗЯБ» – это не только тема района города, но и самого Завода ячеистых бетонов.
Осенью 2021 года стало известно, что Завод ячеистых бетонов признан банкротом и подлежит сносу, а на его месте появятся очередные многоэтажки. На самом деле существует проблема: культурные и производственные предприятия, построенные в советское время, сносятся. Люди, забывая историю места, возводят что-то более практичное, но в то же время и безликое. Точно такой же сценарий должен был произойти с ЗЯБью: завод снесут, а район с таким названием останется.
Я, как архитектор, понимаю, что новое жилье необходимо городу, и забросить территорию огромного завода – неправильно, но и сносить историю не хочется. ЗЯБ – это первый завод, с которого началось становление города, где работало десятки тысяч челнинцев, в честь которого назван район. То, что будет построено на его месте, должно быть связано с историей предприятия. К примеру, можно сохранить часть зданий и сделать культурный кластер. Именно с таким запросом мы и обратились к городу, но не получили ответа.
Тогда решили действовать сами: интересовались у людей, что для них значат завод и район ЗЯБ и как они относятся к сносу; но никто не реагировал. Позже пришла идея сделать фэшн-сьемку в необычных местах ЗЯБи. В том числе съёмка проходила на фоне дома «Калуга – КамаЗу», который я взяла за основу для своей инсталляции. Это уникальный дом. В то время, когда строились Челны, о КамаЗе говорили везде, многие стремились приехать сюда и поучаствовать в стройке завода и города. Другие заводы дарили городу подарки, и этот дом – также подарок Калужского завода. С одной стороны написано «Калуга – КамаЗу», а с другой стороны по фасаду железными буквами была надпись: «Калуга – колыбель космонавтики».
В целом застройка района ЗЯБ отличается от Нового города, где обычные повторяющиеся комплекса и одинаково расположенные дома. На ЗЯБи также присутствуют панельки, но имеются и небольшие двухэтажные и трехэтажные здания, нетипичные для Челнов. Это быстро построенные дома, в которых жили заводчане ЗЯБ.
Спустя время наша команда решила сделать воркшоп на тему: «Есть ли у ЗЯБи будущее?» и пригласить разных людей из Челнов, чтобы порассуждать вместе с ними. А после мероприятия с нами напрямую связался застройщик и предложил показать сам завод. Надо отметить, что территория закрыта для посещения, и мы были рады увидеть все своими глазами. С того момента начался наш плодотворный диалог с застройщиком.
На данном этапе городские активисты совместно планируют различные мероприятия, помогающие разобраться, что лучше для ЗЯБи. Первым мероприятием стала экскурсия для любого жителя города. Вторым – также была экскурсия, но уже с бывшим директором завода Фаритом Салимгареевым, который дольше всех руководил предприятием. Кроме того, в сентябре задумывали провести литературный вечер, но все отменилось из-за нестабильной ситуации в мире. Было принято решение провести его позже.
Фото: Лилия Аглиуллина
На этой волне борьбы за ЗЯБ я увидела Open Call «Смены» и подумала, что с архивом историй можно создать инсталляцию, в которой будут голоса зябовцев, рассказывающих о заводе и районе. Главный посыл: у любого места есть своя история, и ее важно сохранить. Эту историю творят обычные люди, ее создаем мы. У меня были расшифровки разговоров, но мы с кураторами выставки решили все сделать в аудиоформате для лучшего восприятия. Одна из них – это часовой разговор с бывшим директором ЗЯБ Фаритом Салимгареевым и городскими активистами. Я узнала, что на заводе работали целыми семьями: муж, жена, их сыновья; что ЗЯБ имел одну из самых сильных инженерных школ в мире; что все пятиэтажки Челнов построены данным заводом, а также целый город Экибастуз в Казахстане. Кроме того, на ЗЯБ с уважением относились к своим работникам. Так как трудовой процесс на предприятии связан с грязью и пылью, для удобства заводчан на территории были построены бани и прачечные, чтобы работники могли стирать свою одежду и чистыми уходить домой.
Следующая аудиодорожка посвящена жителям Рябинушки. Это поселок внутри поселка, который был создан несколько странным способом. Раньше на этом месте был аэродром, затем его переместили в Бегишево, а территория осталась свободной. При строительстве ГЭС некоторые дома, расположенные близко к берегу, увезли на тракторах на место бывшего аэродрома. На тот момент там имелось небольшое поселение, но с переездом новых жителей Рябинушка разрослась и получился поселок в поселке.
Сайрус абый почти всю жизнь прожил в Рябинушке, которую считает отдельным маленьким миром. Он вспоминает, как всем поселком праздновали Сабантуй, ходили в мечеть за водой, а на месте сегодняшнего 16-го комплекса пасли коров.
Остальные истории бывших и нынешних жителей ЗЯБи я объединила в такие темы, как «Хулиганы», «Детство», «Морг», «17-ый комплекс», а также тему потерянных предприятий. Например, на месте торгового центра «Арзан» был большой шоколадный завод «Джойта». Там производились шоколадные драже – челнинские М&M и треугольные шоколадки, похожие на Toblerone, но сейчас от завода ничего не осталось, история теряется. Не хотелось бы потерять и ЗЯБ как часть исторического пласта Набережных Челнов. Поэтому важно сохранить локальную идентичность бывших и нынешних жителей поселка ЗЯБ. На примере одного челнинского района я показала, насколько уникальной и эстетичной может быть российская провинция.
Фото: городское сообщество Urbantatar
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Впервые этот текст был опубликован в 2001 году в историческом академическом журнале Ab Imperio в разделе «Новейшии мифологии». А сегодня мы получили первый тираж книги. Купить ее можно прямо сейчас в книжном магазине «Смена»
«Свияжский хронотоп» — это книга о Свияжске, жизни на острове, его истории и обитателях. Текст заставляет задуматься о времени, топографии смерти и об истории вещей и людей, но делает это очень нежно.
Автор книги — режиссер-документалист и педагог Марина Разбежкина. С 15 лет она с разной периодичностью жила в Свияжске, снимала там кино, проводила вместе с нами кинофестиваль «Рудник».
Иллюстрации к книге нарисовал Рашит Сафиуллин — художник, декоратор, художник-постановщик фильмов «Сталкер» Андрея Тарковского и «Время жатвы» Марины Разбежкиной. Дизайн от авторов ребрендинга «Смены» и наших арт-директоров Анны Наумовой и Кирилла Благодатских.
Издательство музея современного искусства «Гараж» выпустило 11 работу из серии ГАРАЖ.txt, написанную исследователем позднесоветской культуры Алексеем Конаковым, в которой автор на примере недавнего прошлого приоткрывает «паранормальную» завесу тайны возникновения «необъяснимого» в контексте глобальных событий. Делимся с вами отрывком из главы 6 «Многоликая криптобуржуазность».
Процесс отказа от космоса в пользу здоровья идет в СССР полным ходом.
В известном фильме «Фантазии Фарятьева» (1979) главный герой вроде бы говорит о поисках инопланетного разума и о необходимости смотреть на небо, но почти сразу переключается на вопросы лечения болезней: «Вы замечаете, что человек болеет постоянно с самого рождения до смерти. Болезни чередуются, приходят, уходят. Но ведь это же неестественно. Ведь какой-нибудь крокодил или муравей живет здесь же, рядом, однако не подвержен таким странным, таким бесконечным болезням!» Все чаще космос оказывается пустой риторикой — разговоры о звездах играют роль локомотива, тянущего за собой рассуждения о здоро вом образе жизни. «Вы только посмотрите, как велик человек! Уже ступил на Луну и скоро побывает на других планетах. <…> А вот другие картины. Пройдитесь по улице большого города, вы всегда встретите немало людей, которые шаркают подошвами по асфальту, дышат с трудом, ожиревшие, глаза потухли», — выстраивает характерный ряд Николай Амосов23.
Ярким примером сугубой риторичности всего космического является новая версия советской йоги, развиваемая в это время Яном Колтуновым. Выпускник МАИ, работавший когда-то под руководством Михаила Тихонравова над проблемами ракетной техники, в семидесятые Колтунов увлекается вопросами оздоровления, а в 1980 году, вдохновившись идеей освоения «внутренних резервов» человека, создает в подмосковном Калининграде КСП «Космос»24. КСП значит «Клуб космического самопрограммирования», однако никакого отношения к орбитальным полетам или астрономическим наблюдениям Клуб не имеет. И хотя Колтунов, поклонник Циолковского и Рериха, заявляет в начале занятий о необходимости «единения с космосом» (философия, за пропаганду которой его через три года исключат из КПСС, а КСП «Космос» закроют25), по сути, в КСП практикуют стандартный позднесоветский набор оздоровительных процедур: аутотренинг, самомассаж, закаливание, дыхательные техники.
Центральное место в системе Колтунова занимает «медитативный» бег: «Это не просто бег. Ведущий постоянно дает настройку: “Чувствуете, какой чистый воздух? Как вольно дышится! Дыхание через нос — выдох длиннее вдоха. Нам хорошо, наши легкие, сердце, печень отлично работают”»26. По сути, это дополненный аутотренингом бег трусцой, ставший популярным уже в начале семидесятых после перевода на русский язык книги Гарта Гилмора «Бег ради жизни: Бег трусцой с Артуром Лидьярдом»27. О беге как о лучшей тренировке говорит Амосов, прекрасным способом вывода «шлаков и ядов» считает бег Микулин. Пропагандисткой бега является сподвижница Колтунова Галина Шаталова, ушедшая из Института космических исследований АН СССР ради чтения лекций о «здоровом питании» и придумавшая множество заповедей советского ЗОЖа («Если вы спешите или расстроены, за стол лучше не садитесь — проку от еды не будет, одни шлаки»28, «Пить надо только до еды — не позже, чем за четверть часа. Пить во время еды — значит, разбавлять желудочный сок и слюну»29 и т. д.); у самого Колтунова в КСП «Космос» бегало до четырех тысяч человек30.
Медленный, размеренный, очень комфортный бег, не преследующий никаких целей, кроме «достижения здоровья», прекрасно характеризует атмосферу позднего застоя.
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
8 и 9 октября во дворе книжного магазина «Смена» откроется вторая групповая off-site выставка Boreal Throne в рамках программы знакомства зрителей с различными художественными off-site и и artist-run инициативами Smena Х Plaguе. Мы попросили художника и куратора выставки Артура Голякова рассказать о 5 любимых книгах, которые продаются или когда-то продавались в книжном магазине «Смена».
«Внутри белого куба. Идеология галерейного пространства»
Брайан О’Догерти
Эту книгу, наверное, знают все в арт-сообществе, но, на мой взгляд, ей не уделили должного внимания, как будто она осталась непрочитанной. В ней поднимаются важнейшие вопросы, которые, к сожалению, для многих российских выставочных площадок остались, видимо, на уровне далекой, не применимой к жизни, теории. Я всегда и всем советую читать и перечитывать данную книгу.
«Авангард на выставках. Новое искусство в ХХ веке»
Брюс Альтшулер
Здесь можно найти много уже известных историй, но в то же время подчерпнуть что-то новое. Самое важное для меня в этой книге, что в ней как бы вскользь говорится о том, как художники из разных стран работали вместе и иногда организовывали выставки друг друга. Мне было интересно сравнить это с ситуацией после появления интернета и личным опытом организации выставок.
«Искусство с 1900 года: модернизм, антимодернизм, постмодернизм»
Несмотря на критику подхода и сборки этой книги, я считаю, она должна быть у всех на полке.
«Число и сирена»
Квентин Мейясу
«Число и сирена» в целом созвучна с моим артист-стейтментом последних лет: о возможности Божественного вмешательства, об определении границ между сакральным и профанным, о повторении и случае. Книга вдохновила меня назвать одну из своих выставок — «Бросок костей», в честь поэмы Стефана Малларме, которую разбирает Мейясу.
«Маленький лорд» (трилогия)
Юхан Борген
Наверное, с точки зрения литературы, здесь нет ничего примечательного, но мне роман интересен как описание навязчивого поведения главного героя, как будто намерено постоянно совершающего ошибки и просчеты. Но в последний момент герою удается уйти от трудностей, которые он сам для себя создал. Все это можно встроить в определенную логику «повторения» и «возвращения», которые я также исследую в личной художественной практике. Все эти ошибки и неудачи являются для меня важным вопросом в формировании современного субъекта.
Фото: Артур Голяков
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
Созданный еще при Екатерине II институт муфтиятов — сила, которая стала гарантом государственной безопасности от зарубежного влияния и внутренних волнений среди мусульман, решением волнующей неподконтрольности и децентрализации конфессии.
Однако остается ли эта система актуальной при том линейном существовании, которое длится веками? Представительствуют ли муфтияты мусульман перед государством или государство представительствует через муфтияты? Чьей волей должны избираться «первые из равных»? В чем разница между правами духовных лидеров и интересами конфессии? Какие существуют альтернативы всему существующему устройству жизни мусульман России?
Над этими и другими вопросами рассуждает в своей новой работе профессор РАН и специалист по мусульманскому праву и экономике Ренат Беккин.
C разрешения издательства публикуем фрагмент из II главы, посвященный созданию министерства религии.
Диния назараты: министерство религии
Большинство религиозных деятелей на Первом Всероссийском мусульманском съезде выступало за то, чтобы национальные и религиозные органы управления мусульман в России функционировали независимо друг от друга, то есть чтобы их сферы ответственности не пересекались. Однако светские мусульманские лидеры рассматривали муфтият как часть будущего национального тюркского правительства. Функции и сфера компетенции Диния назараты обсуждались во время Второго Всероссийского мусульманского съезда в Казани (21 июля — 2 августа (3–15 августа) 1917 г.)1 Во второй половине июля в Казани проходили также съезды мусульманского духовенства и воинов-мусульман. 22 июля состоялось объединенное заседание делегатов всех трех съездов, на котором была провозглашена национально-культурная автономия мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири2.
По мнению Садри Максуди, который в мае 1917 г. был избран председателем Милли идаре — правительства Национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири, объем полномочий Диния назараты следовало ограничить обеспечением потребностей культа и нужд духовенства как класса. Религиозных деятелей можно было также привлекать для решения актуальных задач, стоявших перед народом3.
Но ‘улама’, участвовавшие в работе съезда, не хотели довольствоваться лишь «обеспечением потребностей культа». Они стремились играть более активную роль в других сферах жизни общества. После полемики между либеральными политиками и консервативными ‘улама’ на съезде в Казани был достигнут определенный компромисс. Диния назараты вошло на правах одного из министерств (по делам религии) в состав Милли идаре4. Полномочия муфтията ограничивались такими вопросами, как контроль за назначением служителей исламского культа, строительство мечетей, открытие богословских образовательных учреждений и формирование их программ, регулирование брачно-семейных отношений, регистрация и раздел имущества по шариату и др.5
Таким образом, реорганизованный муфтият вышел из под контроля русских властей и сразу же попал в зависимость от национального правительства, которое выступало от имени значительной части татарского общества. То, что такое положение дел не устраивало ‘улама’, хорошо видно из дневниковых записей муфтия Галимжана Баруди:
Уже настало время реформ. Нация, и стар и млад, издавна возлагала на нас большие надежды. Мы выработали идею постепенного действия, считая свойственный социалистам метод разрушения неприемлемым. Но возник Милли меджлис6 и развеял наши планы, ограничил, как и прежде Романовы, нашу силу и энергию. Испугавшись успехов шариатского учреждения, позавидовали рождению прекрасных дел по укреплению религии и реформ и совсем не захотели заниматься не согласованными ни с кем вопросами. Создали национальное управление [Милли идаре. — Р. Б.] и передали в его ведение муфтия и кадиев, и все Духовное управление. Следствием этого стало большое ослабление и оскорбление указанного управления, отцов нации, верующих, это погасило их радость, отняло духовность и инициативу в области школ и медресе, оказалось возможным вершить экономические дела при поддержке учреждения, именуемого министерством финансов. Школы и медресе, на которые управление возлагало великие надежды, оказались в плачевном положении. Это вызвало в народе враждебное отношение. Подготовили лишь путь для осуществления целей коммунистов… и сами… оказались в катастрофическом положении. Духовному управлению ничего не осталось, как работать в старом стиле, в обессиленном состоянии7.
В приведенном фрагменте обращают на себя внимание следующие положения.
Муфтий Баруди сравнивал политику национального правительства (Милли идаре) по отношению к муфтияту с политикой царей из династии Романовых, использовавших этот институт в своих интересах и игнорировавших духовные чаяния народа. Это проявилось, в частности, в передаче мусульманских школ (мектебов и медресе) в ведение министерства просвещения.
Муфтий считал не политических деятелей, заседавших в Милли идаре, а ‘улама’ подлинными «отцами нации», призванными играть ключевую роль в решении различных проблем тюрко-татар России. Из текста Баруди очевидно, что он рассматривал мусульманское духовенство и национальное правительство в качестве конкурентов, а не единомышленников8.
Подчиненное положение Диния назараты по отношению к правительству не устраивало если не всех, то значительную часть ‘улама’.
Муфтий и его единомышленники представляли реформу ОМДС иначе, чем политические лидеры мусульман страны. Реформирование Духовного собрания должно было осуществляться постепенно и не приводить к его разрушению, как это произошло в 1917 г.
Однако у муфтия Баруди не было другого выбора, кроме как смириться со сложившимися обстоятельствами, чтобы сохранить единство в рядах мусульман:
Он [Баруди. — Р. Б.] обладал таким несравнимо огромным статусом руководителя религиозной конфессии, но, уважая национальные интересы своего народа, не возражает против сокращения полномочий ОМДС при переходе к Духовному управлению. Сочувствуя идее единства нации, он соглашается на роль рядового министра и входит в состав членов Милли идаре. Очевидно, что если бы он не согласился на этот шаг, у Милли идаре не было никакого шанса на признание со стороны народа. Даже передача системы медресе и мектебов из его ведения в отдельное министерство образования и сокращение финансовых поступлений в связи с созданием специализированного управления не вызывает у муфтия возражений…9
Несмотря на критическое отношение к вероисповедной политике татарского национального правительства, Баруди негативно отреагировал на решение большевиков ликвидировать Милли идаре, оформленное декретом от 12 апреля 1918 г.10 В этом декрете, однако, подчеркивалось, что Диния назараты может продолжить свою деятельность при условии, что оно не станет вмешиваться в политические дела. В июле 1918 г., после взятия Уфы войсками А.В. Колчака, Милли идаре ненадолго возобновило работу. В составе национального правительства продолжало деятельность и Диния назараты во главе с Баруди. Муфтий понимал, что ни белые, ни красные не заинтересованы в существовании Милли идаре, но они были готовы терпеть муфтият при условии его полной лояльности по отношению к ним.11
После того как красные захватили Уфу, Баруди покинул город и перебрался в Петропавловск, находившийся в руках белых. Однако кадий Ризаэтдин Фахретдин остался в Уфе. Такая ситуация не была результатом разногласий в среде высшего мусульманского духовенства. Скорее можно предположить, что это был продуманный стратегический ход со стороны муфтия и кадиев, которые в условиях политической нестабильности пытались сохранить Диния назараты. После утверждения советской власти в Волго-Уральском регионе Баруди возвратился в Уфу.
В 1920 г. в Казани прошел съезд мусульманского духовенства, на котором было решено преобразовать Диния назараты в Центральное духовное управление мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ). Были избраны муфтий (Г. Баруди) и шесть кадиев. Название «Диния назараты» было сохранено в наименовании высшего звена в структуре ЦДУМ, в которое входили муфтий и кадии (то есть высший слой мусульманского духовенства). Среднее звено (мухтасибат) включало трех человек во главе с мухтасибом. И, наконец, на низовом уровне действовал мутаваллиат, состоявший из муллы, муэдзина и секретаря-казначея мечети.12
Опыт Диния назараты в 1917–1918 гг. показывает, что даже в условиях освобождения от контроля со стороны органов государственной власти муфтият не мог функционировать самостоятельно. Такая ситуация — не результат случайного стечения обстоятельств, а закономерный этап в развитии института муфтията, который по своей природе не мог быть ничем иным, кроме как государственным учреждением, де-юре и/или де-факто выступающим инструментом по проведению вероисповедной политики в отношении мусульман. Таким образом, ожидания некоторых мусульманских религиозных деятелей, в том числе муфтия Баруди, видевших Диния назараты независимой от светских властей структурой, а себя — лидерами нации, не оправдались.
Создание Диния назараты имело серьезные последствия для института муфтията в России. С точки зрения части башкир, этот орган, будучи министерством религии при татарском национальном правительстве, не выражал интересы башкирского населения. В ноябре 1917 г. было объявлено об учреждении Духовного управления [мусульман] Башкурдистана (с 1923 г. — Центрального духовного управления мусульман Башкирской АССР13), независимого от Диния назараты.
Среди светских и религиозных лидеров башкир не было единства по вопросу о форме и компетенции нового духов-ного управления. Позиция национал-автономистов во главе с Ахмет-Заки Валиди во многом соотносилась со взглядами представителей Милли идаре на роль муфтията как министерства религии в национальном правительстве. Разница заключалась лишь в том, что Валиди хотел видеть отдельное, независимое от Диния назараты башкирское духовное управление. Что касается определенной части мусульманского духовенства у башкир, то лидер его консервативно-монархического фланга ишан Мухаммед-Абдулхай Курбангалеев считал оптимальной формой для Духовного управления [мусульман] Башкурдистана экстерриториальную автономию с элементами теократии.14
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.
