В «Смене» продолжается цикл «Anything goes. Четыре дискуссии о гегемонии науки», который ведут философы Самсон Либерман и Михаил Хорт. Они рассматривают разные философские взгляды на проблему научного знания —обсуждают его границы, критерии, универсальность и многое другое. В преддверии третьей встречи цикла Либерман — доцент кафедры социальной философии КФУ, автор телеграм-канала «Локус» — написал для «Рупора Смены» его манифест, в котором рассказывает как место науки заняли медиа, почему знание это власть и причем здесь капитализм.
Просветители любят повторять всякие штуки вроде «знание — сила!», «ученье — свет!» и т.п. Только наука — это не единственная форма «знания» и «ученья». Все знают, что она исторически не первая форма культуры, но ведь она и не самая последняя. Наш цикл именно про то, как наука теряет сегодня статус культурного гегемона, уступая лидерство рекламе и медиа.
Об этом свидетельствует как минимум тот факт, что наука сегодня вынуждена «подшиваться» к медиа. Раньше реклама и массмедиа пытались использовать авторитет науки в собственных целях, приглашая всевозможных экспертов, создавая липовые академии наук и одевая актеров в белые халаты. Сегодня происходит обратное — наука сама вынуждена рядиться в одежды блогеров и рекламщиков (чему наш цикл и конкретно этот текст является примером).
Так получилось, что конкретные формы культуры крепко связаны (а может быть и детерминированы) с конкретными формами жизни тех или иных человеческих сообществ или этапов истории. Учебники истмата подробно и аргументировано выстраивают зависимость религии от феодализма, философии — от греческих полисов и т.п. Если попробовать подобным образом взглянуть на науку, то ее «базисом» окажется капитализм.
Рубеж XVI-XVII — это время становления раннего капитала, его главное стремление — рост производительности труда, и вообще рост всего (таблеток мне от жадности, да побольше). Именно поэтому в становление капитала одинаково хорошо вписываются и либеральные революции (вроде Великой Французской) и социалистические утопии, (вроде Города Солнца и, собственно, Утопии). И те и другие направлены на повышение эффективности. Тотальный обмен — главная характеристика капитала. Чтобы обмен был эффективен, его участники должны быть как равными, так и свободными.
«Равенство мнений!», «Свобода высказываний!», и все это ради обмена знаниями. Те же капиталистические ценности обмена лежат и в основе классической науки. Наука — это своеобразный рынок знаний, и чем эффективнее на нем совершается обмен, тем лучше. Но кроме открыто постулируемых ценностей вроде свободы и равенства, наука имеет в своем основании и другие не столь «одобряемые» ценности капитализма, вроде редукционизма, бюрократии, колонизаторства и т.п.
Последнее проявляется ярче всего, наука основывается на классической дихотомии субъекта и объекта, где объектом может выступить абсолютно все, а позиция субъекта узурпирована белыми цисгендерами конкретными группами и институтами. Наука дает капиталу инструмент для колонизации. Другой рассматривается как объект исследования, который должен быть препарирован, записан в табличку и изолирован. Исключительно в исследовательских целях, конечно. Это хорошо видно на примере этнологии и антропологии, но также работает и в судебно-медицинских практиках, тюремно-исправительных и маркетологических. Scientia potentia est. Знание — не столько сила, сколько власть.
Главным символом научного прогресса долгое время был, а может быть и остается, космический полет. Спутник, Гагарин и прочие «маленькие-большие шаги» вплоть до колонизации Марса Илоном Маском — это ценностные или даже фантастические проекты. Они не имеют (или почти не имеют) под собой никакого практического смысла, кроме как утверждение ценности колонизации. «Мы покорим тебя, Марс!» А зачем? Да что тебе плохого Марс/Эверест/Прекрасная дама сделали?
Но дело не в том, что наука плохая, потому что она капиталистическая. Наоборот — наука плоха, потому что она недостаточно капиталистическая: капитализм пошел дальше, наука осталась позади. Наука была нужна для трех вещей: для расколдовывания мира и уравнивания всех объектов друг с другом (чтобы Петр I мог переплавить колокола на пушки), для создания идеологических оправданий колонизации (ради светлого будущего и прогресса), для автоматизации процессов и разделения труда (чтобы вы работали даже дома). Но первый процесс завершен, а второй не требуется: идеология сегодня может обойтись (уже обходится) без науки.
К тому же, у Капитала появились другие интересы, например в начале XX века оказалось, что произвести товар как можно дешевле (технологичнее) легче, чем этот товар сбыть. Наука попыталась решить эту задачу, организовав исследования потребительских привычек, и маркетинг поначалу действительно строился как наука. Экономика, социология, психология и прочие получили тогда мощный толчок к развитию. Но вскоре оказалось, что создавать потребности гораздо эффективнее чем изучать их. А это принципиально иная задача, с которой наука справиться по определению не может.
Реклама, в отличие от науки, работает не с символическим порядком знания (того, как есть или того, как должно быть) а с воображаемым (то, что я хочу). В этом смысле она оказывается гораздо ближе к искусству, поскольку занимается созданием воображаемых миров. Отсюда это замечательное слово «криэйтор», который, как известно, не совсем творец, но что-то около. Хотя, конечно, реклама будет долго еще прикрываться наукой и ее авторитетом.
Но люди сегодня верят даже не рекламе, они верят блогерам и локальным медиа (подписывайтесь, кстати, на наш канал!). Рекламу можно назвать экономикой желания или либидинальной экономикой, поскольку она занимается индустриальным производством наших грез и фантазий. Сегодня же наряду с ней работает еще и экономика внимания, которая производит просмотры, лайки, упоминания и т.д. Разница между криэйтором и блогером довольно тонкая, но она есть. Например последний всегда имеет четкую, иногда даже радикальную позицию по любому поводу. Блогер создает собственную, уникальную (таргетированную и сегментированную) аудиторию, в то время как криэйтор создает массовую.
Именно к последней пытается подшиться сегодня наука, потому что здесь снова можно иметь позицию, говорить о правде и лжи, и воевать с Другими. Этот симбиоз науки и медиа породил новое просвещение, которое уже вполне себе самостоятельная, но небольшая, индустрия. И нынешняя ситуация с масками, прививками и QR-кодами показывает, насколько эта индустрия пока уступает по своему влиянию науке XIX.
(на обложке — работа художника Tima Radya)
