Литературный дебют британской журналистки Эми Липтрот «Выгон» — история о побеге из шумного Лондона, выполненная в форме откровенного дневника и переведенная в феврале издательством Ad Marginem. Книга написана в жанре автофикшн — это«волшебная формула романа XXI века», «вымысел абсолютно достоверных событий и фактов». «Выгон» это произведение о самоопределении, кризисе тридцатилетия, личностном крахе и прочих, как выразилось издание «Горький», «проблемах белых алкохипстеров». С разрешения издательства мы публикуем отрывок из главы «Крах».
Обычно в съемных квартирах ничего ужасного или скандального я не вытворяла, скорее, вела себя глупо и раздражала соседей. К примеру, я могла устроить беспорядок, решив приготовить что-нибудь поздно ночью по пьяни, могла съесть чужую еду, потому что своей вечно не хватало, частенько пила чужой алкоголь, а потом ставила другие бутылки взамен опустошенных, просила в долг десять-двадцать фунтов до зарплаты, отправлялась в магазин за спиртным, а потом незаметно проскальзывала обратно в комнату, тихонько закрывала дверь и сразу открывала окно.
В ящик для перерабатываемых отходов я выбрасывала лишь символическое количество бутылок и банок, остальные складывала в хозяйственную сумку и вытряхивала потом в мусорный бак на улице. Я выходила из дома, позвякивая и попахивая перегаром. На дне гардероба у меня стояли пустые бутылки, вдоль плинтуса выстроились пустые банки.
Мое поведение всем доставляло неудобства. То я неожиданно начинала шуметь, то тусовалась с незнакомцами по ночам в середине недели и приводила домой мужчин, то оставляла сумочку за входной дверью, то разбрасывала вещи на лестнице. И всё это перемежалось депрессивным похмельем, когда я целыми днями валялась в кровати.
Я вечно пребывала в отвратительном состоянии, но, возможно, другие не понимали, что я это делаю не нарочно. Я помню людей, которые осмелились поговорить со мной о моих проблемах с алкоголем, и уважаю их за это. Обычно я кивала и плакала, а после разрыва с ним постоянно жалела и оправдывала себя. «Не зря ты обо мне беспокоишься, — говорила я. — Мне больно». Он бросил меня из-за моего пьянства, так что теперь я разрешила себе пить вволю.
И всё же я окончательно утратила контроль над собой не из-за разрыва, хотя и использовала его как оправдание. Как-то раз, когда мы всё еще жили вместе с бойфрендом, я отправилась на день рождения друга в бар в центре Лондона. Примерно через час, выпив пару порций, я откланялась, сославшись то ли на усталость, то ли на болезнь, то ли на необходимость поработать дома. Но на самом деле я спешила домой, чтобы пить там в одиночестве, ведь за наш столик в баре новые напитки приносили не так часто, как мне хотелось бы. В тот вечер я предпочла алкоголь друзьям и перешла черту. После этого я всё быстрее и быстрее пересекала черту за чертой, неизменно выбирая алкоголь, несмотря на предупреждения начальства, врачей, семьи и правоохранительных органов.
Хотела бы я, чтобы мое прошлое, все эмоции и неконтролируемые порывы можно было обнулить, нажав на кнопку, чтобы можно было забыть всё, что я потеряла, думала я, лежа в постели и слушая доносившиеся с улицы крики и рев музыки. Я планировала вернуться к жизни, опять открывать электронную почту с утра пораньше, прийти в форму, постричься как-нибудь радикально, начать печатать слова, которые спасут меня. Но ничего этого не происходило. Я оставалась на месте.
Валяясь в кровати навеселе, я мечтала поговорить с ним и шептала вслух: «Я свет, который сияет в ночи над городом лишь для тебя. Пусть тебе всегда будет тепло, пусть ты будешь в безопасности, куда бы ты ни шел».
Все начали понимать, что от меня одни проблемы. Меня перестали звать на вечеринки. Я стала обузой, плаксой. А сама я осознала, что влипла, после той субботы. Все свидетели происшествия в пабе, услышав грохот и крики девчонки, решили, что это я швырнула бутылку ей в голову, но на самом деле всё было не так. Я просто кинула бутылку вниз, под стол, а она отрикошетила и попала в ни в чем не повинную девушку, которая начала визжать. Как я поняла, это тонкое различие уже никого не интересовало.
Не раз я осознавала, что проблемы существуют, и исполнялась решимостью их преодолеть. Я несколько раз ходила на встречи Анонимных Алкоголиков. Как-то раз, сидя на ступеньках церкви после встречи в Холборне, потягивая молочный коктейль и глядя на проезжающие мимо прокатные велосипеды, я ощутила неожиданный прилив спокойствия, но уже вскоре, на выходных, опять ушла в отрыв, пила с двух дня до двух ночи, лазила по стенам. Как-то ночью я танцевала стриптиз дома у незнакомого мужчины. Так я справлялась с душевной болью.
В течение одного лишь месяца мне пришлось дважды побывать в суде: сначала как обвиняемой, потом как жертве. Раньше я в суде бывала лишь в качестве репортера.
Врач направил меня к психологу-консультанту, и я начала ходить на дневные сеансы по пятницам. Консультант велела мне вести «дневник выпивки», я пообещала сократить употребление алкоголя. После первого сеанса я пошла в магазин и действительно купила лишь две баночки, но уже через полчаса вернулась за добавкой. Я никогда не могла ограничиться двумя баночками, хоть и обещала себе это сотни раз. Ночами я пила одна в спальне, желающих общаться со мной находилось всё меньше, я куковала на очередной невнятной работе. Я думала, что, раз уж я теперь одиночка, это отличная возможность «устраивать званые обеды» и «показывать портфолио редакторам», а в итоге плакала в кабинетах врачей и каждое утро чувствовала себя всё хуже, обнаруживая на теле новые загадочные синяки.
Какая-то часть меня наслаждалась всеми этими дикими прогулками по Лондону, поездками в полном одиночестве на верхнем этаже автобуса с банкой лагера, но под вечер, когда я сидела в одиночестве и изо рта у меня текла слюна, обычно бывало уже не так весело. Я никогда не опускалась окончательно, всегда старалась как-то функционировать на работе, хорошо питаться, продолжать общаться с людьми, держаться на плаву, но все эти попытки сохранять баланс и сглаживать острые углы были болезненны и мучительны.
Соседи по очередной квартире, на этот раз в бывшем здании муниципалитета в Тауэр-Хамлетс, начали понимать, что я пью в комнате одна, а потом вылезаю оттуда в совершенно непредсказуемом настроении. Их это не устраивало. Получив имейл в стиле «нам надо поговорить» — тон таких писем мне был уже знаком, — я ощутила неприятный холодок в животе. Я уже подводила людей раньше и просто не могла позволить себе облажаться еще раз. Я была на мели, одалживала деньги на бухло или убеждала местного продавца дать несколько банок в долг, избегала встреч с соседями в коридоре, потому что они вполне могли слышать ночью, как я плачу.
И всё же хуже всего был не внешний хаос, то есть проблемы с людьми, деньгами, поломанными и потерянными вещами. Хуже всего было мое внутреннее состояние. Я всё чаще и всё серьезнее думала о суициде. Я не могла контролировать свои эмоции. Меня затягивало в водоворот, я не могла остановить этот процесс. Он меня больше не любит. Я по нему скучаю. Я не знаю, что с собой делать. Не знаю, как идти дальше, как преодолеть это. «Тебе надо решить свои проблемы с алкоголем», — говорили мне, но как я могла это сделать в таком состоянии? Я чувствовала себя овцой, перевернувшейся на спину. Я знала, что погибаю, но было проще так и оставаться лежать в яме.
Шли месяцы: зима, злополучная поездка на Оркни, где я побывала в полицейской камере, еще одно лето почти без работы. Я не могла поверить в то, что черная полоса тянется уже целую вечность. Чудовищная паника была сильнее меня, я игнорировала все правила и меры предосторожности, чтобы оставаться во власти привычной боли. Я вечно плакала, головные боли не проходили неделями, ночами снились кош-мары. Я вышла за пределы нормальности и не знала, как вернуться. Примеры нормальности я видела за окном своей спальни дома, на ферме. Я всё еще чувствовала толчки, но воспоминания проносились, как быстрые порывы ветра, и я не могла за них ухватиться.
В те годы, что я жила в Лондоне, темп жизни всё ускорялся и ускорялся, пока я не обессилела. В этом городе на меня обрушилось слишком многое: лица, реклама, всевозможные события, нищета; я пыталась сопротивляться этим впечатлениям, фильтровать их, и воронка словно становилась всё уже и уже, пока я не осталась в звенящей пустоте. Я была ошарашена, не могла решить, куда пойти, с кем увидеться, какой вариант выбрать. Внутреннюю пустоту я заполняла алкоголем и тревогой.
Я плакала о том, что оказалась за бортом, неспособная противостоять иррациональным потребностям и желаниям. Я падала, кружилась в водовороте, силясь найти, за что ухватиться, но как только я протягивала руку, опора отодвигалась.
Выбора уже не оставалось. Хотя можно было пасть еще ниже, оказаться в еще более затруднительномположении, стать совершенным изгоем, мне уже было достаточно. Как-то ночью я испытала мимолетное, но очень мощное и важное прозрение, словно шоры на время поднялись и я увидела свет, увидела, что трезвая жизнь не просто возможна, но и полна блестящих надежд. Я зацепилась за это ощущение, сказав себе, что это мой последний шанс. Если бы я не начала меняться, меня ничего не ждало бы впереди, кроме еще более сильной боли.
