За тридцать лет с момента падения Берлинской Стены рейв-сцены в России и Германии успели не только вырасти практически с нуля, но и тесно переплестись. Присутствие в России немецкой музыки и её влияние на отечественную сцену было заметно все эти три десятилетия, но чем дальше, тем виднее и обратный процесс – присутствие наших музыкантов «там», их интеграция в немецкий и общеевропейский музыкальный ландшафт, а также влияние на ход глобальных событий. Эту более чем тридцатилетнюю связь для «Рупора Смены» музыкальный журналист Ник Завриев иллюстрирует пятью треками, каждый из которых – по-своему важное звено этой длинной цепочки. Напомним, что 27 ноября в 19:00 Завриев в рамках rodina-set’ в «Смене» (и онлайн) расскажет о том, как рейв стал реакцией культуры на падение Стены и железного занавеса и поговорит о современной клубной электронике в своей лекции «От “Трезора” до “Мутабора”. Рейв-сцены России и Германии, история синхронного движения». Вход бесплатный по регистрации.

Westbam & The Pop Mechanics «Live At Leningrad» (1987)

Берлинский ди-джей и музыкант Максимилиан Ленц – не только звезда немецкой рейв-сцены, но и один из её основоположников. Он стоял у истоков лейбла Low Spirit, поучаствовал в создании фестиваля Mayday, записывал ремиксы для Моби, Can, Wu Tang Clan и Rammstein и продал миллионы собственных пластинок в самых разных жанрах от электро до хэппи-хардкора. А еще Вестбам одним из первых привез рейв в Советский Союз – сначала в Ригу, а потом и в Ленинград, который вскоре утвердился в статусе колыбели российской клубной сцены. Вестбам еще в восьмидесятые дружил с Тимуром Новиковым и Георгием Гурьяновым, а также джемовал с Поп-механикой Сергея Курехина. Запись этого джема (по звучанию это еще даже не хаус, а коллажная электро-сэмпладелика со скретчами) стала одной из первых пластинок в его дискографии.

Oval «Textuell» (1996)

В девяностые мало кто повлиял на неокрепшее сознание российских любителей электроники так сильно, как журналист Андрей Горохов. Горохов жил в Германии, вёл русскоязычную передачу на радио Deutsche Welle и писал статьи о музыке для собственного сайта «Музпросвет», а в 2001-м издал одноименную книгу, по сути — первое системное исследование истории электронной музыки на русском. Горохов писал понемногу обо всем, стараясь освещать весь спектр синтетического звука, но предпочтение отдавал двум жанрам: дабу (в этом его вкусы сходились с Морицем Фон Освальдом и его коллегами по магазину Hardwax и лейблам Basic Channel и Chain Reaction) и глитчу, экспериментальной музыке, построенной вокруг сбоев и ошибок цифровых носителей. Главным героем его книги стал один из патриархов этого стиля Маркус Попп aka Oval. О своей российской славе Попп довольно долго даже не догадывался – выход книги Горохова как раз совпал с долгим перерывом в его карьере. Однако, когда в 2010-м Маркус решился снова взяться за излюбленные звуковые манипуляции, в Москве его встречали буквально как пророка. С тех пор без визита в Россию не обходится ни один тур Oval, а помимо этого Маркус частенько проводит здесь курсы лекций, мастер-классы и тому подобные мероприятия образовательного толка.

SCSI-9 «Maks Is Dreaming» (1999)

Антон Кубиков и Максим Милютенко, они же дуэт SCSI-9, одними из первых среди российских электронщиков получили признание в Европе. Их первую пластинку в 1999-м издал скромный берлинский лейбл Salo, имевший тесные связи с русской диаспорой в немецкой столице, а вскоре музыканты попали в обойму уже самых серьезных игроков на поле минимал-техно и тек-хауса: cначала берлинского Force Tracks, а затем и могучего кёльнского Kompakt. Сотрудничество это вылилось в долгую и плодотворную дружбу: SCSI-9 гастролировали по Европе, а музыканты и ди-джеи из обоймы Kompakt по первому зову приезжали в Россию и собирали здесь аншлаги. Примерно с начала нулевых берет начало и тотальная мода на немецкий минимал-звук, царившая в отечественных (в первую очередь, московских) клубах почти до конца десятилетия, и главным символом этого тренда был всё тот же Антон Кубиков.

Benjamin Brunn «Gamma Delta Epsilon» (Alex Danilov version) (2015)

Клуб «Арма-17», работавший в середине 2010-х в одном из помещений московского завода «Арма», в шутку называли представительском Берлина в России. Он и в самом деле сочетал в себе черты сразу два главных берлинских клубов, «Трезора» и «Бергхайна» и при всём их различии (первый – экспериментальный, демократичный и «с историей», второй – ультрамодный, с дизайном, фейс-контролем и совсем молодой публикой) не без успеха лавировал между этими форматами. Здесь с одной стороны давали площадку отечественным музыкантам и ди-джеям (играющим в первую очередь техно), с другой – «пачками» возили западных звезд от LFO до Рикардо Вильялобоса и Ричи Хоутина. Как это часто бывает, вскоре вместе с клубом и промо-группой начал работать и лейбл, чей каталог тоже был насквозь интернациональным. Причем россияне, украинцы, американцы, голландцы и, разумеется, немцы частенько не только соседствовали в рамках одного релиза, но и сотрудничали. Один из таких примеров – ремикс екатеринбургского музыканта Алекса Данилова на гамбургского любителя эмбиент-техно Бенджамина Брюнна.

Soela feat. Module One «Prologue» (2020)

Если большинство российских техно-звезд с международной карьерой (в диапазоне от Антона Кубикова до Филиппа Горбачева) всё же несравнимо более известны на родине, то Soela (Элина Шорохова) и Module One (Виктор Киктенко) – уже в полной степени граждане мира. Их издают немецкие лейблы Dial, Kompakt и Fauspas Musik, о них пишет уже не «Афиша», в Ransom Note или Resident Advisor, в Берлине они живут уже несколько лет (а Module One перед этим успел еще и пожить в Штатах) и называют Германию своим домом. При этом это вовсе не разрыв с Россией и не попытка отвязаться от русских корней – Soelа активно ведет русскоязычную страницу в ВК и выступала в прошлом году на «Четвергах Санчеса». Просто в Берлин как в центр музыкальной Европы сегодня по-прежнему съезжаются артисты со всего света – жить здесь со многих точек зрения удобнее и эффективнее. И российская диаспора занимает в этом интернациональном котле совсем не последнее место.

21 ноября в «Смене» в рамках фестиваля Rodina Set’ состоится концерт «Низкое\Высокое» московского ансамбля новой музыки постмодерна Kymatic. Kymatic — коллектив, развивающий мультимедийное и междисциплинарное направления современной музыки. Для выступления в Казани музыканты выбрали пять пьес немецких композиторов. Мы попросили руководителей «Низкого/Высокого» контрабасиста Антона Изгагина и альтистку ансамбля Алину Петрову рассказать о звуках порно, печатной машинке вместо ударных и роли абсурда в этих произведениях

«Die ‘Sich Sammelnde Erfahrung’ (Benn): Der Ton», Йоханнес Крайдлер

Родился в Эсслингене в 1980 году. Крайдлер известен нестандартными подходами к композиторскому делу, концептуальными опусами и фееричными лекциями во время Дармштадтских летних курсов новой музыки. 

Крайдлер — композитор-концептуалист и работает не только со звуком, но и с визуальными образами. Так что не закрывайте глаза! В исполнении его музыкальных пьес большое значение имеют жесты музыкантов и роли, которые они исполняют на сцене. При этом назвать происходящее инструментальным театром трудно. Пьеса, которую мы сыграем, полна абсурда — например, у пианиста партия выходит за  пределы инструмента. 

Почему Крайдлер? Наш ансамбль с некоторых пор собирает материал так называемой «смешной музыки». Философия направления в том, что нотный материал не так важен, как общая атмосфера угара и шутки. Это ирония над иронией, цитата цитаты, шутка над шуткой. Мы стремимся вызвать реакцию у публики: шок от разрушения ожидания, смех. 

Это технически непростая музыка, но у нее интересный ритмический язык. В этом смысле мы не хотим подходить к партитуре с серьезностью немецких музыкантов и  готовы нарушить четкость, чтобы усилить эффект смеха и иронии. Наверное, можно назвать это альтернативной академической музыкой. 

«Рага», Вольфганг фон Швайниц

Родился в Гамбурге в 1953-м. Как композитор испытал влияние музыки минимализма. Фон Швайниц — автор разных по жанру произведений, Одно из самых известных — опера «Патмос», написанная по мотивам «Откровения» Иоанна Богослова. 

Вольфганга фон Швайница  относят к направлению «Новая простота», но его музыка не слишком похожа на других представителей этого течения — Арво Пярта или Владимира Мартынова. А ещё Швайниц музыковед, интересующийся древними культурами и их наследием, поэтому его музыка устроена довольно сложно.

Мы исполним произведение «Рага». В нем прослеживается увлечение композитора индийской музыкой: рага — это музыкально-эстетическй канон  построения крупной музыкальной формы в рамках индийской классической музыки. «Рага» фон Швайница — не просто красивое произведение, но медитативная практика созерцания звука. В этой пьесе очень интересный способ работы с ритмикой:  тембр здесь становится еще и темпом. 

Melodie 1.0, Мориц Эггерт

Мориц Эггерт начал учиться игре на фортепиано и композиции в 1975 году в Консерватории доктора Хоха во Франкфурте. В его творчестве есть оперы, балеты и произведения для танцевального и музыкального театра. Эггерт не только сочиняет музыку, но и исполняет её на фортепиано — сольно и в составе оркестра.

Эта пьеса абсурдна. В ней задействованы виолончель, скрипка и печатная машинка. Последняя играет роль ударных — каждая ее клавиша имеет свою звуковысотность. 

Это тоже смешная музыка, а сам композитор просто человек-стеб.  В интернете есть видео, где Эггерт читает рэп и в нем критикует школу Дармштадт (прим. — группа композиторов, которые были связаны с Дармштадтскими международными летними курсами новой музыки в 1950-х. Сюда входили Пьер Булез, Бруно Мадерн , Луиджи Ноно и Карлхайнц Штокхаузен) и весь этот тяжелый олдскульный немецкий авангард. А еще в его работах много несерьезных инструментов в якобы серьезных контекстах. Например, есть пьеса  для четырех казу (представьте себе резкий звук этих маленьких дудочек), которая почему-то называется «Симфония 2.0». Нам работы Эггерта напоминают английский юмор — что-то типа шоу Фрая и Лорри.

«Жадность», Мартин Шутлер

Родился в 1974-м. Писал музыку для отдельных инструментов и оркестра, хора и ансамблей. Также он работает над звуковыми инсталляциями и музыкой к фильмам. С 2000 по 2004 год работал композитором в резиденции ZKM (прим. — крупнейшая в мире институция, специализирующаяся на медиаискусстве). С 2014 года Шуттлер — профессор композиции в Высшей школе музыки в Штутгарте. 

Шутлер работает с программированием и цифровыми медиа, поэтому в его работе много электроники. В Казани мы исполним пьесу «Жадность» — название обязано процессу накопления музыкального материала с помощью электроники во время исполнения. В пьесе использованы звуки из фильмов для взрослых: пропущенные через электронные фильтры они звучат как плач капризного ребенка, которому родители не дали того, что он хотел. Ощущения довольно пугающие.

IIlegal sunshine fry my eyes, Андрей Королев

Немецкий композитор русского происхождения, пианист ансамбля Декодер под руководством немецкого композитора Александра Шуберта (коллектив известен тем, что Шуберт часто выступал в костюме плюшевого зайца). 

Пьеса, которую мы выбрали для концерта, — о безумном шатании по ночным клубам. Здесь и употребление алкоголя с наркотиками, и история о попытке утопить свою тоску от неразделенной любви в тусовочном угаре. Главный герой напивается, теряет бумажник и  солнечные очки, пристает к женщинам. В конце истории он выходит из клуба в шоке от того, что наступило утро. Контраст от темного помещения с обжигающе ясным днем, солнце ослепляет ему глаза. 

Структура этой пьесы напоминает лоскутное сознание пьяного человека. Мы слышим, как люди кричат другу непонятные фразы, рэп перемешивается с поп-музыкой и джазом,  звучат отрывки песен, которые вроде как узнаются, но может и нет. 

Дизайнеры Анна Наумова и Кирилл Благодатских (АНКБ) о том, как создавался фирменный стиль «Смены», о перспективах нового логотипа и о том, почему дома не может быть дизайна.

13 ноября Наумова и Благодатских — авторы фирменного стиля и оформления международной ярмарки современного искусства Cosmoscow, Московского музея современного искусства ММОМА, кластера «Флакон», павильона Lost in Traslation на 55 Венецианской биеннале — выступят в «Смене» с лекцией «Комментарии к выставке «Ребрендинг».

Что вы знали о «Смене» до того, как мы предложили вам поработать над дизайном?

Кирилл: Мы точно знали разное. Я много раз встречал «Смену» в виде логотипа на мероприятиях. А впервые услышал от [Михаила] Котомина (главный редактор издательства Ad Marginem — ред.) — он рассказывал, как круто в Казани и что нам тоже было бы здорово туда съездить. Тогда никакой картинки у меня не возникло, но было понятно, что в городе есть такое культурное место. Еще я узнал про книжный магазин и зафиксировался на нем — думал, что при нем существует какая-то жизнь. Видел книги вашей издательской программы, связанные с локальными мифами — точно помню медведя на обложке.

Анна: Я не знала, что такое «Смена». Кирилл впервые рассказал мне о вас, когда мы стали работать над фестивалем «Редкие виды» (онлайн-марафон в поддержку пяти независимых книжных магазинов России во время пандемии — ред.). «Смена» в моем представлении сначала возникла как книжный магазин — притом, не похожий, например, на «Порядок слов» (петербургский независимый книжный магазин — ред.). О том, что «Смена» — это культурный центр, я узнала от Кирилла.

Кирилл: Позже я посмотрел несколько ваших лекций, и стало понятно, что у вас проходит много событий. Лекции я смотрел не для того, чтобы узнать «Смену» получше, а потому что темы попались интересные. Тогда ядром для меня все равно оставался книжный магазин, но когда я узнал «Смену» ближе — оно размылось.

Анна: Про Казань я тоже ничего не знала, кроме того, что мои друзья стали чаще ездить туда этим летом, но я связывала это только с пандемией. Стало понятно, что там круто, но я никогда не знала, что это культурная столица — вторая или третья.

Вы очень быстро согласились работать с нами. Влияло ли на это решение то, что «Смена» нестоличный проект?

Анна: Мы крайне избирательны, даже надменно пафосные — не вяжемся со всеми подряд. Мы мало с кем имеем дело в Москве, потому что графическая культура там очень размыта, невозможно держать объект, над которым мы работаем, в своих руках после его создания. Мы очень внимательны к тому, как организация будет взаимодействовать с дизайном дальше. Те, кто к нему относится пофигистично, нас вообще не интересуют. Есть люди, которые относятся к дизайну как мы, таких мы чувствуем, понимаем и работаем с ними. В вашем случае было понятно, что проект крутой и если сделать хороший графический дизайн, то все будет работать. Все это никак не связано с городом.

Кирилл: Я интересовался Казанью и мне не хватало знаний о том, что это за место, поэтому оно казалось манящим и привлекательным. В отличии, например, от Нижнего Новгорода. Мы согласились быстро, потому что во время общения на «Редких видах» стало понятно, что мы говорим на одном языке. И работа со «Сменой» это хорошее продолжение «Редких видов» — переход от благотворительного события к большому сотрудничеству. Это во многом продолжает и оправдывает ту нашу работу, делает ее содержательнее.

Какими были первые впечатления от «Смены», когда вы сюда попали?

Анна: Первое впечатление у нас было одинаковое — тут все хорошо. А когда попадаешь в место, где все хорошо, задача дизайнера становится ответственнее — не испортить хорошее. «Смена» модное место, вас все знают и без яркого графического дизайна. Красивое место, хороший ремонт, что еще нужно?

Кирилл: Самое смешное, что мы сделали дизайн до того, как приехали.

Анна: Да, но в этом есть некий абсолют. Получается, что мы не привязывались к реальному портрету «Смены». Мы сделали два варианта дизайна, выбрали более рабочий и подходящий на долгое время для культурного центра с вашим пафосом и перспективами роста.

Часто ли вы создаете дизайн, не выезжая на место?

Кирилл: Такое случается. Например, в работе с Сахалинским международным кинофестивалем мы не выезжаем на Сахалин. Грубо говоря, дизайн делается не какому-то физическому пространству, которое можно потрогать, а медийному представлению, идеальному или футуристичному образу. В этом случае наша работа скорее про то, чем хочется стать, а не слепок того, что есть сейчас.

Это специальный прием?

Кирилл: Даже если бы мы не приехали в «Смену» — сделали бы примерно такой же логотип и фирменный стиль.

Анна: Представление в любом случае формируется из разговоров о месте — нам не обязательно смотреть на само место.

Кирилл: И даже если мы его увидим, все равно будем мечтать о том, как оно могло бы выглядеть, а не думать о том, как выглядит сейчас.

У вас есть любимый фрагмент «Смены»?

Анна: У «Смены» настолько не давящая идентичность, что она в первую очередь воспринимается на уровне интимно-личного вложения. Если что-то выделять, то это личное отношение ее команды, когда она говорит «мы сами это построили, а вот это сами покрасили».

Мы привыкли командовать армиями. Когда работаешь над Сахалинским фестивалем, то сидишь за компьютером, посылаешь через всю страну файлы, а там их принимают и реализуют человек 40. Ты ни с кем не соприкасаешься лично. А с вами не так. Любую ерунду, которую мы делаем или проговариваем, мы соизмеряем с каждым по отдельности человеком, которому придет файл. Это не корпоративная работа, а личное взаимодействие.

Кирилл: Это человеческое измерение во всем, начиная от габаритов. Надо понимать, что «Смена» по своему значению для Казани сильно больше, чем любая московская отдельная институция для Москвы. «Смена» для этого города гораздо влиятельнее и медийнее.

Что в «Смену» стоит добавить, а что — выкинуть?

Кирилл: Если говорить с точки зрения посетителя — хочется поесть, здесь нужен выраженный кулинарный минимум.

Анна: Бара не хватает!

Кирилл: Мне бы хотелось более отчетливую программу, связанную с книгоизданием и с ее образом, ее местом в российском издательском мире и внутри «Смены». А если из более эфемерного — не хватает точности. Есть лишние детали, от которых можно было бы избавиться. Даже в книжном магазине.

Когда я входил в «Смену», у меня в голове возникло слово «уют». Это место слишком уютное, с графически-инженерной позиции здесь не хватает холодка. Это и называется дизайном. Дома не бывает дизайна, там все по-домашнему. Когда появляется дизайн — появляется холодок. Мы сможем его добавить.

Анна: Сейчас «Смене» не хватает графического вкуса и избирательности. А наше участие в проекте могло бы привести к формированию вкуса. На открытии нашей выставки было много профильных студентов — значит, графический дизайн в Казани вполне востребован. Понятно, что «Смене» было выгодно и хорошо долгое время быть уютно-нейтральной. Наше пришествие приведет к тому, что мы графически обострим эту ситуацию. Когда ты будешь встречать в «Верке» не три плаката, а тридцать три — тогда будет фиксироваться внедрение. И мы можем начать формировать понимание графического дизайна — как «Смена» сейчас формирует понимание литературы, музыки, современного искусства, гуманитарных наук.

Представляете себя участниками команды «Смены»?

Кирилл: Скорее, да — мы чувствуем себя соавторами «Смены». Это хорошая формулировка.

Чем для вас отличается «Смена» от других проектов?

Кирилл: Мы много работаем с фестивалями, которые длятся по 10 лет, но каждый год представляют новую программу. Они регулярны, их кульминация наступает каждый год. Фактически, каждый год — это новое событие и для него нужен свой фирменный стиль.

В «Смене» мы не запускаем один проект, а долго поддерживаем в нем жизнь. В этом случае мы работаем весь год и проект не имеет конца, у нас давно такого не было.

Есть специфика работы с независимым проектом?

Кирилл: Наши заказчики — не министерства, губернаторы или «Смена», а люди: жители Казани, которые приходят в «Смену», дети, которые приходят в «Сириус» или читатели книг. А диалог с любым заказчиком должен вести к понятной цели: чтобы его аудитория максимально качественно культурно жила. В случае со «Сменой» — и это круто — конечный посетитель близок к нам, как к исполнителям и к вам, как к заказчикам, вплоть до неразличимости.

Что самое важное нужно знать о новом логотипе?

Кирилл: Мы графически переводим «Смену» из субкультурного состояния в общекультурное. Молодежно-субкультурный бэкграунд «Смены» воспринимался даже на расстоянии и сейчас мы от него уходим. Прошлый логотип был похож на лого инди-рок группы, а наш похож на лого зубной пасты.

Анна: В старом логотипе и дизайне я чувствовала влияние 2007 года. Кроме этого года логотип «Смены» для меня ничего не декларировал. Самое важное в новом логотипе то, что он стал графическим. Теперь он никакой — без идеологии, плоский.

Вообще, меня удивило, что к логотипу можно применить критерий нравится/не нравится. Логотип не предназначен для того, чтобы нравиться или не нравиться. Главное качество логотипа заключается в том, что мы с Кириллом точно знаем его перспективу — как он будет работать и что принесет. Конечно, кому-то это непонятно — я видела как в «Фейсбуке» в комментариях посетители «Смены» жалеют об уходящей эпохе. А мы точно знаем, как это сработает и где окажется через несколько лет.

А предыдущий логотип мог жить долго?

Анна: Он это сделал! Проработал 7 лет, доказал все, что нужно. Никто не говорит, что он плох. У нас есть идея музеефицировать его, поставить на витрину и сделать объектом притяжения и памяти. Мы не знаем, сколько мы сами будем жить с новым логотипом. Мы не фиксируемся на сделанном.

С 28 ноября по 6 декабря на острове Свияжск пройдут школы Международного фестиваля дебютного документального кино «Рудник». В этом году из-за пандемии фестиваль отказался от конкурсной программы, поэтому центральной частью «Рудника» станут две мастерские — Школа документального кино и Школа документальной анимации. Осталось всего несколько дней, чтобы подать заявку и присоединиться к приключению! А пока собрали размышления о Школах от участников событий.

Марина Разбежкина. Документальный режиссер, арт-директор фестиваля «Рудник».

Когда мы задумывали «Рудник», мы сразу думали о Школах. Потому не менее важным, чем показывать кино, мне казалось научить еще его смотреть и снимать. А еще — смотреть на саму жизнь. Мы решили проверить — а можно ли научить этому за 7 дней? И вдруг выяснилось, что можно. И не только можно, но и крайне эффективно.

Это такой мозговой штурм, во время которого ты вдруг понимаешь, что ты возникаешь сам по себе в каком-то новом качестве: на остров ты приехал один, а уезжаешь совсем другим. Потому что увидел и прочувствовал то, чего никогда не видел и не чувствовал раньше. Мне кажется, это очень важно, чтобы понять в чем же суть того, что называется искусством — хотя про искусство, конечно, говорить как-то неловко. Ты становишься настолько другим и настолько по-другому все видишь, что вдруг обретаешь способность говорить о каком-то другом мире вокруг себя. И по-моему, это очень крутое ощущение, с которым мы научились работать. К нам приезжают ребята, которые и думать не думали о режиссуре. Ну, может быть, нравилось им смотреть кино. А оказалось, что они сами могут это кино произвести.

Задачи научить быть режиссером не может стоять в принципе — это невозможно. В этой науке нет никакого конца. А вот научить смотреть по-другому — возможно. И научить из этого нового зрения вдруг что-то сделать. Назовем это современным рукоделием.

Среди студенческих работ были вполне фестивальные, хотя ребята вообще первый раз в жизни снимали кино. Особенно в документальной анимации — я счастлива, что преподаватели согласились работать в таком экстриме. И вдруг все получилось.

Я не очень стремлюсь к тому, чтобы кто-то достиг высоких успехов. Мне вообще не нравится этот уровень целеполагания. Мне кажется, мы должны от него отдохнуть, а человеку должно стать интересно жить. Вот это «интересно жить» гораздо важнее, чем сделать крутое кино, которое покажут в Каннах. Потому что неинтересная жизнь — это ад. Даже если тебя покажут в результате этой жизни на «Оскаре». Поэтому некоторые ребята, которые считают, что им должно быть и дальше интересно, поступают в профессиональные киношколы.

Ольга Привольнова. Режиссер, сценарист, оператор, продюсер и преподаватель Школы документального кино фестиваля «Рудник».

Приступая к очередной докмастерской, я обычно успокаиваю себя, что было бы круто по крайней мере «заразить» документальным кино — а дальше у каждого свой путь. Но на «Руднике» Разбежкина не дает так легко оправдаться! Она всегда ждет от нас готовых фильмов, потому что в Свияжске нет традиционного закрывающего показа — все закрывается именно показами Школ. Я работаю на разных фестивалях, но за короткие интенсивы мы редко успеваем подготовить к финалу полноценный и именно открытый показ. Непременно домонтировать, чтоб посмотреть внутри школы, — это да, чтоб все сказать друг другу, подытожить… Но на «Руднике» удивительным образом успевается все. Либо Марина Александровна так грозно ставит задачу, либо атмосфера острова так работает.

Поэтому программа-максимум, конечно, чтобы каждый участник снял фильм. Очень лихо сделать за 9 дней прямо кино — пусть шероховатое, пусть «этюдное». Но ты сам нашел героя, сам снял, сам смонтировал и даже почувствовал зрителя — это очень важная штука. Особенно для тех, кто не уверен в себе. Бывает и так, что некоторые ребята, например, доходят до чернового монтажа, а потом уже «плывут» сами — но найти тот нерв, который есть во время интенсива, в повседневной жизни, очень сложно: скорее всего, такие фильмы не доделывают. Правда, надо сказать, что наше взаимодействие со студентами не заканчивается последним днем фестиваля. Все чаты «Рудников» до сих пор активны.

Абсолютное большинство участников никогда не снимали док до фестиваля. Приезжают журналисты, фотографы, экономисты. Была даже организатор свадеб — она не прошла по анкетам, но все равно приехала аж из Хакасии брать нас напором. Так что в анкетах нас мало интересует, умеет человек снимать или нет. Скорее, мы смотрим на личность, на любопытство. Одно из заданий, например, как на вступительных в Школу Разбежкиной: описать важный день из жизни. Без эмоций и аналитики, а фактами: во что был одет, в какой руке держал сигарету, что говорил. И на таких заданиях ты понимаешь — наверное, вот ему будет интересно работать с камерой. И есть несколько классных примеров того, как люди, не имевшие опыта в режиссуре, заражались этим на «Руднике» и шли дальше. Например — Саша Матвеева. Ее работа «Четвертый вопрос», снятая за три дня на фестивале, участвовала в национальном конкурсе «Послания к человеку».

Дина Годер. Программный директор Большого фестиваля мультфильмов, преподаватель Школы документальной анимации.

Идея сделать на «Руднике» Школу документальной анимации принадлежит Разбежкиной: к тому времени я периодически приходила рассказывать про анимацию к ней в Школу. А началось все с того, что мы сделали с «Театром.Doc» импровизированную школу документальной анимации. Тогда оказалось, что есть люди, которые про это ничего не знают, но очень хотят — узнать и делать. И образовался преподавательский состав, который позже стал составом Школы на «Руднике»: я, замечательный сценарист Сандрик Родионов и аниматор Женя Жиркова.

Поскольку я сама не аниматор, у меня нет предубеждения насчет того, кто может анимацию создавать: я понимаю, что специальное образование здесь совсем не требуется. Главное — желание. Не умеешь рисовать — ну не умей. Тогда твоими героями станут предметы или коллажи, сделанные из журнальных вырезок.

На первом наборе Школы в «Руднике» предполагалось, что студенты будут делать кино про Свияжск, хотя я слабо себе это представляла. Тогда был очень разнородный набор — по возрасту, бэкграунду и пожеланиям. С одной стороны, была потрясающий документальный режиссер Надя Захарова, с другой — две школьницы. Только сильно позже мы для себя поняли, что не нужно ставить задачу за «Рудник» сделать окончательное кино. Хотя я по-преподавательски уверена, что любая работа должна иметь итог.

На второй год у нас был уже большой конкурс. Тогда стало понятно, что большинство поступающих — это либо аниматоры, которые хотят узнать про документальность, либо документалисты, которым интересна анимация. Дело в том, что русская анимация очень инфантильна — у нас в основном делают зайчиков и ежиков. А до тех пор, пока анимация не поймет, что она современное искусство и должна говорить про проблемы, она не повзрослеет. Поэтому основная задача Школы для меня — просветительская. И я показываю много, очень много работ на социальные темы.

Мы очень просим студентов работать именно с какими-то остро стоящими, проблемными для них темами, потому что только так можно поймать правильный нерв. В итоге кто-то работал с темой семьи, потому что видел в этом способ заполнить какие-то лакуны, кто-то с темами социальными. Один из самых ярких фильмов, который можно вспомнить — работа «Хорошая, плохая, злая», которую в 2018-м на «Руднике» про свое биполярное расстройство сделала Соня Горя. Это кино мы неоднократно показывали на Большом фестивале мультфильмов, и каждый раз находились люди, в которых эта тема отзывалась, которые подходили и благодарили.

Подать заявку:

В Школу документального кино

В Школу документальной анимации