Поцелуй — воплощение всей нежности, страсти, поэзии любви. Продлить поцелуй, удержать его навсегда стремится любовь. Возможно ли это? Возможна ли любовь, которая поддерживает свое изначальное пламя? Как в любви участвуют эротизм, желание, стремление к обновлению? Почему в жизни пары появляются охлаждение, жестокость, ревность, предательство? Возможно ли не допустить их? Умирает ли любовь? Или она способна гореть вечно? Об этом рассуждает в своей книге известный итальянский мыслитель и психоаналитик Массимо Рекалькати.
С разрешения издательства Des Esseintes Press мы публикуем ознакомительный фрагмент книги:
Сказать: «Я люблю тебя»
Фрейд вообще не верил в чудо любви. Он считал, что это иллюзорный плод нарциссической страсти Я к самому себе или, лучше сказать, к своему нарциссическому идеалу. Любить означает не что иное, как обожать свой идеальный образ, воплощенный в возлюбленном. Когда я говорю «я люблю тебя», я подразумеваю, что «я люблю себя через тебя», что «я люблю себя в тебе», «люблю себя самого», что «я люблю в тебе свое Я». Подлежащее важнее глагола. Любовь для Фрейда — это, по сути, игра воображения, нечто из сферы нарциссизма: она протекает в обманчивых отражениях зеркал; мы никогда не любим человека таким, какой он есть, но лишь таким, каким мы его себе представляем, или, точнее, таким, каким он отражает идеал меня самого. Я люблю в тебе свое идеальное Я, то, как смотрят на меня твои глаза, и этот взгляд делает меня достойным любви. Любовь по Фрейду всегда сопровождают нарциссические фантомы. Это обманчивая страсть, эффект ослепления влюбленного субъекта, который переоценивает объект своей страсти, чтобы возвысить себя; короче говоря, мираж. Вопреки распространенному мнению, любовь характеризуется скорее тем, чтобы обладать, а не давать; принимать, а не дарить; присваивать, а не отчуждать; централизацией, а не децентрализацией по отношению к самим себе. Вот почему любая влюбленность, питаемая нарциссическим фантомом, имеет тенденцию исчезать при первом разочаровании, при первом опыте несовпадения между возлюбленным, каким он является в действительности, и идеально-нарциссическим представлением о нем.
Разве — слышится критический голос Фрейда — любовь является опытом Нового? Новой жизни? Новых ощущений? Иллюзии, ловушки, выдумки поэтов. А что если любовь Двоих — не что иное, как повторение любовей древних, забытых, засевших глубоко в памяти? Что если это не более чем слепок с уже готовой модели? Не более чем игра масок? Разве не правда, что за спиной любимой женщины всегда стоит бессознательный силуэт собственной матери? И не всегда ли мать — в сущности, даже для женщины — стоит за мужчиной? Или, в ряде редких случаев, вместо нее — идеальный образ отца из детства? Одним словом, опыт бессознательного учит, что любовь никогда не Новая, а лишь копия все той же любви — любви к матери, которая в тех же формах обрекает на повторное разочарование в Той самой любви. На возлюбленного опускаются при-зраки нашего прошлого, наши привидения, первые переживания нашей детской сексуальности, наши самые древние страхи.
Фрейд непременно показал бы, что так называемое Новое в любови — это не более чем переиздание старого, того, что уже было, любви, которая уже состоялась — к матери, к отцу — и которая мешает встрече любви быть действительно новой встречей. Любовь — скорее форма психической регрессии: мы возвращаемся в детство, идеализируя Другого или упрекая его в том, что он не так идеален, как нам представлялось. Любовные стычки повторяют стычки призраков нашего далекого детства.
Чудо встречи
Но, возможно, Фрейду не хватает слов (или опыта? Любил ли Фрейд когда-нибудь женщину?), чтобы описать ту порождающую силу, которую несет с собой встреча любви. Ведь если наблюдать за зарождением любви, она, прежде всего, обусловлена магией встречи. Любовь является не как регресс или повторение, а как удивление. Происходит нечто непредвиденное, незапланированное, неожиданное, нарушая последовательность уже известного, уже бывшего, уже виденного, уже знакомого. Встреча любви прерывает привычное, естественное течение времени; роет яму, создает пустое пространство, открывает двери, образует разрыв, который мы не могли предугадать в обычном ходе вещей. В этом смысле у встречи всегда привкус будущего, привкус того, чего еще не было, привкус Нового. Встреча любви несет в себе обещание Новой жизни. Любовь подобна празднику, если праздник — это место, где обыденное сносится взрывом запретной радости. «Влюбленный субъект, — пишет Ролан Барт, — переживает каждую встречу с любимым человеком как праздник»1. Встреча любви всегда похожа на чудо, потому что она превращает предсказуемое в непредсказуемое, возможное в невозможное, воду в вино, рутину в откровение.
Но, несмотря на обещания чуда, встреча любви всегда происходит случайно. В супермаркете, на вечеринке или через аквариум, как это происходит в фильме по мотивам пьесы Шекспира «Ромео + Джульетта» (1996) База Лурмана, где взгляды Двоих (Ди Каприо и Клэр Дэйнс) нечаянно пересекаются в прозрачной воде аквариума с его разноцветными рыбками и не отпускают друг друга, словно притягиваемые магнитом. На первом плане только одна деталь: взгляд. Для Лакана это действие наиболее соответствует процессу желания. Но встреча всегда состоит из деталей, из фрагментов, из частей тела: взгляды, ароматы, тембр голоса, цвет волос или глаз, одежда, фигура. Никогда не влюбляются в души, но всегда в тела. Добавим, что любовь обычно зарождается именно из своеобразия, некоего изъяна тела, а не из его идеального совершенства. Нередко совершенство тела обладает свойством усыплять любовь, делать возлюбленного слишком далеким, недосягаемым, тогда как изъян распахивает нехватку, из которой может возникнуть любовь, мобилизует желание, которое находит в несовершенстве тела божественную деталь. Бог, как справедливо замечали Флобер и Варбург, кроется в мелочах.
Очарование встречи всегда сопряжено с загадкой. Почему он, почему она? Что таит эта неизвестность, этот икс, который воспламенил мое желание? Кажется, что встреча предначертана, но она никогда не бывает предначертанной, никогда — хоть влюбленные и думают порой иначе — не бывает предуготованной. Она представляется как судьба, но всегда дитя случая. Кажется ожидаемой, но всегда оказывается неожиданной. Вот почему ни один психоаналитик не может претендовать на обладание ключами к загадке встречи.
Что-то сопротивляется любому прочтению, любой интерпретации.
Тайна встречи вне мира, вне его законов, ее нельзя расшифровать. Это из разряда удивительного, случайности, чудесного явления. Бесполезно взывать к призракам из прошлого, бесполезно призывать матерей и отцов, бесполезно даже классифицировать достоинства возлюбленного. И даже если мы сделаем это, в списке качеств, которые мы признаём в любимом человеке, всегда будет что-то, чем мы недовольны. Этот список никогда не бывает полным, никогда не бывает таким, каким мы хотели бы его видеть, он не в состоянии разгадать загадку любви. Встреча любви — это случайность, которая всегда выходит за пределы того, что уже случилось, что уже было. Именно поэтому встреча всегда влечет за собой столкновение с инаковостью, с неизвестностью Другого.
- Барт, Ролан. Фрагменты речи влюбленного. С. 233. ↩︎
