Книга посвящена личности замечательного человека и талантливого ученого первой половины XIX в. Ивана Александровича Гульянова. Обширный личный фонд этого ученого, хранящийся в Государственном историческом музее в Москве, никогда прежде не изучался египтологами.
Оппонент Ж.-Ф. Шампольона, создатель собственной иероглифической азбуки, член Российской академии и почетный член Петербургской академии наук, адресат пушкинского стихотворения «Ответ анониму», Иван Александрович Гульянов почти не известен не только современному читателю, но и специалистам-египтологам.
На страницах книги Гульянов предстает и как человек, и как исследователь, рассматриваются его представления о египетской иероглифической системе письма, его достижения, ошибки и заблуждения, рассказывается о дружбе с Чаадаевым, Погодиным, Грановским. Особое внимание уделено истории знакомства египтолога и Пушкина, их встрече и беседе. Впервые публикуются уникальные письма и рисунки.
С разрешения издательства «Кучково поле» публикуем ознакомительный фрагмент:
ГЛАВА V
Грамматика, действительно, была последним и самым важным делом жизни Шампольона: «С самаго возвращения из Египта (в Париж 6 марта 1830. — М. Л.) до тех пор, как силы его оставили, единственным предметом всех его занятий было составление Египетской иероглифической грамматики. Этот дивный памятник глубокомыслия и проницательности приближался к концу: оставалась одна только глава, как первые припадки болезни принудили его выпустить из рук перо. С 24 Января текущаго (1832.— М. Л.) года, эпохи первых припадков, до дня смерти, жизнь его колебалась между временными облегчениями и опять с новою силою возвращающимися рецидивами, кои мало по малу угашали в нем искры благороднейшаго духа, какой когда-либо украшал вселенную»1.
Получил ли Гульянов долгожданную Грамматику Шампольона и, если да, то когда именно, мне установить не удалось. Известно, что Грамматика была впервые издана только в 1836 г. под заглавием: Champollion J. F. Grammaire égyptienne ou Principes généraux de l’écriture sacrée égyptienne appliquée à la représentation de la langue parlée.
1834–1838 гг., по-видимому, были полны разнообразных житейских неурядиц и проблем со здоровьем, которое у Гульянова всегда было слабым (довольно часто в своих письмах разных лет он писал о головных болях). Как выяснила А. М. Куликова, «в 1837 г. И. А. Гульянов тяжело заболел, о чем в июне того же года представил в Министерство народного просвещения свидетельство врачей. В дальнейшем болезнь прогрессировала и значительно замедлила ход его исследований»2. Замедляли ход исследований и финансовые трудности, поскольку, как при царском режиме, так и при советском, и при нынешнем, честно служащий русский ученый, особенно занимающийся гуманитарными науками, всегда терпит нужду. Конечно, Гульянов не был в совсем бедственном положении, но существенные материальные трудности испытывал, что будет показано ниже. Вместе с плохим самочувствием они оказывали сильное влияние на его настроение, и мрачные мысли порой приходили в голову от отчаяния.
Так, например, в черновике письма своему корреспонденту П. М. Новосельскому из Дрездена от 18/23 июня 1837 г. Гульянов сетовал, что задерживается выход в свет его Введения «о гиероглифах и о таинственном языке древних эгиптян». «Если бы я был (от чего Боже сохрани) второй Шамполион, — сердился он, — то эгипетская моя работа давно бы совершилась: я подобно ему сгромоздил бы систему надутых пустословий и огородился бы как и он неприступным валом и забралом ахиней громозвучных. Этот способ удался Г. Шамполиону, потому что он во вкусе нашего века весьма лакомнаго до всего того что морочит, и что французы называют Мистификациями. Но этот способ не в моем вкусе, и не в моих правилах. Не знаю куда доведут меня мои изследования на поприще покрытом мраком веков и таинственных сказаний и преданий, я шел медленно стезей заросшей плевелами и тернием которые надлежало вырывать с корнем постепенно»3. Далее Гульянов жаловался на здоровье и говорил, что по причине плохого самочувствия никому не писал о себе, ни «благодетелю моему А. С. Шишкову», ни «гению всех моих трудов Н. С. Мордвинову», просил передать им и князю П. А. Шихматову свои чувства и свое почтение4.
Прочитав этот отрывок из частного письма и вспомнив вышеприведенный текст письма Гульянова о смерти Шампольона, задумаешься, сколь многогранен человек, как много намешано в нем собственных противоречий, и как внутреннее душевное и духовное состояние влияет на наши мысли и слова. Кроме того, русский человек склонен страдать хронической болезнью под названием «русская хандра»; хорошо известно, как она влияет на наше самочувствие и поведение.
Иван Александрович, действительно, не знал, куда заведут его «изследования на поприще покрытом мраком веков и таинственных сказаний и преданий», но уже довольно давно понимал, что интерес к его творчеству продолжал падать и предчувствовал то, о чем в 1839 г. сказал Т. Н. Грановскому: «все это пропадет, когда я умру»5.
Тем не менее с момента возвращения в Дрезден в конце июня — начале июля 1832 г. Гульянов усердно продолжал готовить к печати труд своей жизни и в итоге в 1839 г., наконец, опубликовал первые три тома под названием «Archéologie Egyptienne ou Recherches sur l’expression des signes hiéroglyphiques et sur les éléments de la langue sacrée des Egyptiens» («Египетская археология или исследования (способов/форм) выражения иероглифических знаков и элементов священного языка египтян»). Напомню, что к этой работе он поставил тот же самый эпиграф, что и к статье о Дендерском зодиаке: «Dans un siècle de lumière, il est plus facile d’établir des vérités que de détruire des erreurs» — «В век просвещения гораздо легче устанавливать истины, чем устранять ошибки». Этот красноречивый эпиграф фактически является отражением содержания трех томов, которые представляют собой лишь предисловие, даже его часть (вспомним, Гульянов говорил Грановскому, что предисловие должно составлять пять томов)6.
Итак, в первых двух томах этого предисловия Гульянов, действительно, подробно разбирал, как он был глубоко убежден, ошибки и противоречия Шампольона, а в третьем приступил к своим мистическо аллегорическим толкованиям иероглифических знаков. В сущности, эта работа включает, только в более подробной форме, все его предыдущие сочинения. В первом томе он детально анализировал труд Климента Александрийского «Строматы», теорию аббата Варбюртона (Уорбертона), работу французского эллиниста Ж. А. Летронна о труде Климента, истолковывал смыслы различных древнегреческих слов, в частности значение слова «символ», и, конечно, излагал теорию Шампольона и ее согласование с «античным наследием». Если в первом томе Гульянов начал разбор идеографических (символических) знаков в системе Шампольона, то второй том он посвятил изучению фонетических знаков, открытых Шампольоном, а также фонетических монограмм или сокращений, и опять же вопросам соответствия теории Шампольона текстам Климента Александрийского; в этом же томе Гульянов обратился к труду Хораполлона, изложил свое понимание мыслей Хораполлона и разобрал критику Шампольона по отношению к своему методу начальных букв (инициалов). Иван Александрович также проанализировал новые исследования в области египтологии, опубликованные представителями школы Шампольона — Ф. Сальволини и И. Роселлини. Довольно значительная часть второго тома и весь третий том посвящены разбору разнообразных иероглифических знаков, которые Гульянов назвал аллегорическими, в контексте разных религиозно-философских мистических учений.
Таково краткое изложение содержания последнего труда И. А. Гульянова «Archéologie Egyptienne», который в XXI в. все желающие могут легко найти в интернете. Поскольку эта работа написана на французском языке начала XIX в., причем написана не носителем языка, а иностранцем — русским ученым, для которого французский язык при очень хорошем владении все же не был родным, то ее чтение представляет определенную трудность для современного исследователя (возможно, даже для франкоговорящего специалиста). Также вызывает затруднение то, что у Гульянова и на французском языке довольно мудреный и причудливый стиль изложения мыслей.
