Издательство «Новое литературное обозрение» (НЛО) едет в Казань, чтобы провести маркет с распродажей книг, презентацией новых изданий и лекциями. Событие пройдет в Национальной библиотеке РТ 22 марта с 11:00 до 19:00. Вход свободный. Подробнее о событии — читайте здесь.

В 14:00 пройдёт презентация книги «Насилие. Микросоциологическая теория». Философ и историк культуры Игорь Кобылин расскажет, как Коллинз опровергает распространенные мифы о насилии и какой новый взгляд он предлагает на механизмы агрессии.

Действительно ли насилие — это естественная форма человеческого поведения? Книга ведущего американского социолога Рэндалла Коллинза оспаривает эту распространенную точку зрения и утверждает, что, вопреки военной пропаганде или голливудским боевикам, насилие не дается людям легко. Его исследование погружает читателей в сложные и мрачные миры человеческой агрессии — от домашнего насилия и школьных издевательств до грабежей, жестоких видов спорта и вооруженных конфликтов. Р. Коллинз исследует сходства и различия между столь разными ситуациями насилия, чтобы продемонстрировать, как конкретные обстоятельства формируют эмоции и действия вступающих в конфронтацию людей. Опираясь на видеозаписи, криминалистику и этнографию, автор анализирует механизмы и структуры социальных взаимодействий, которые стоят за проявлениями насилия, и противопоставляет свой подход безрезультатным поискам психологических типажей, якобы предрасположенных к такому поведению. 

С разрешения издательства публикуем ознакомительный фрагмент:

Глава 7
НАСИЛИЕ КАК ЗАБАВА И РАЗВЛЕЧЕНИЕ

Конфронтационная напряженность и страх заставляют большинство людей на протяжении большей части времени избегать реального опыта насилия, а когда они оказываются в насильственных ситуациях, эти же факторы способствуют неумелым действиям. Мы проследили ряд позволяющих обойти эти препятствия траекторий, которые выступают способами преодоления конфронтационной напряженности/страха. Основных пути два. Первый — нападение на слабую жертву, которое можно осуществить различными способами, и самый эффектный из них — наступательная паника. Второй путь заключается в том, чтобы поместить насилие в рамки некоего защищенного анклава, устроенного и организованного таким образом, что насилие оказывается ограниченным или по меньшей мере принимающим предсказуемые формы, а на место социальной напряженности противостояния приходит коллективный интерес к какому-то другому аспекту ситуации. У этого пути существует несколько подвариантов. В предыдущей главе мы рассмотрели постановочные честные поединки, где ключевой момент в замещении напряженности чем-то иным заключается в том, что участники такой схватки воспринимаются в качестве элиты и в собственных глазах, и в глазах своей аудитории; членство в этом элитном сообществе превращается в перевешивающий все остальные аспекты ситуационный интерес, связывающий участников поединка друг с другом и ослабляющий напряженность и страх. Тем не менее, как мы могли убедиться на примере дуэлей, эти состояния сохраняются, провоцируя неумелые действия. Принципиальный разрыв вовлеченности во взаимодействие никуда не исчезает — подобно возвращению вытесненного в подсознание, он влияет на картину насилия даже в защищенных анклавах. Еще один подвариант второй траектории — вендетта, где насильственная конфронтация ограничена рядом взаимных ходов, распределенных во времени. Без социальной организации и поддержки постановочные и сбалансированные поединки могут сами превращаться в отдельную разновидность нападения на слабых с использованием мгновенного превосходства в оружии.

В этой и следующей главе будет рассмотрен еще один подвариант — конструируемое в повседневном режиме насилие, которое воспринимается как праздник, как акт коллективного удовольствия, что придает ему масштабную легитимацию. Отдельные проявления этого насилия можно считать постановочными, однако они не обязательно представляют собой честные поединки. Характерный для них механизм не предполагает, что участники схватки демонстрируют свою принадлежность к элите перед восхищенной толпой — именно так выглядит ключевая особенность, заставляющая заботиться о честности, — напротив, здесь происходит массовое участие в действе самой толпы. «Моральные каникулы», сопровождающиеся мародерством и традиционализированным вандализмом (например, розыгрыши на Хэллоуин), имеют оттенок эгалитарных сатурналий; в местах гулянок возникает разделяемая всеми присутствующими атмосфера буйства, которую насилие доводит до пика. Аналогичным образом различные виды насилия во время спортивных и развлекательных мероприятий и вокруг них появляются по мере того, как происходит эмоциональное вовлечение толпы в постановку зрелища, а его непосредственные участники под воздействием импульса искусственных конфликтов переходят к ограниченному (пусть и в формальном смысле неправомерному) насилию в те моменты, которые соответствуют драматургии действа.

Эти коллективно сконструированные ситуации воспринимаются в качестве анклавов, отделенных от обычной социальной жизни, искусственных и не вполне реальных; при этом случаи насилия проистекают из общей вовлеченности в приподнятую эмоциональную атмосферу. Используя терминологию Дюркгейма, это насилие коллективного бурления (collective eff ervescence)1 и его массовой солидарности. Когда и как происходит насилие в этих искусственных анклавах? В разгар бурной вечеринки или в каком-нибудь месте, где можно предаваться разгулу, драки вспыхивают не каждый момент. Как будет показано ниже, даже когда гуляки совершенно пьяны, частота насильственных инцидентов резко ограничена. Вопрос о том, когда они происходят, необходимо исследовать, более пристально направив социологический микроскоп на контуры ситуации.

«Моральные каникулы»

Понятие «моральные каникулы» является классическим термином для описания коллективного поведения. Оно предполагает врéменное нарушение нормального социального контроля, когда силы правопорядка отсутствуют или игнорируются либо толпа проявляет к ним активное пренебрежение. Большинство людей в большинстве случаев следуют конвенциям поведения на публике, которые Гоффман определяет как поддержание привычных манер поведения и соблюдения субординации, благодаря чему перед полицией стоит узкая задача — пресекать отдельные нарушения. Однако в ситуации «моральных каникул» у толпы как целого происходит активизация коллективного сознания, противостоящего этим ограничениям, и власти (если они вообще присутствуют) не справляются с этой ситуацией. «Моральные каникулы» представляют собой некую свободную территорию во времени и пространстве, выступающую в качестве того случая и того места, где преобладает ощущение, что повседневные ограничения сняты; люди чувствуют себя под защитой толпы и воодушевлены на совершение действий, которые обычно запрещены. Зачастую возникает атмосфера праздника или по меньшей мере приподнятого настроения — это пьянящее чувство вступления в особую — отдельную и необычную — реальность, где можно не слишком задумываться о будущем и не опасаться быть призванным к ответу¹.

«Моральные каникулы» могут временно нарушать целый ряд обычных ограничений — на насилие, на уважительное отношение к чужой собственности, — дозволяя грабежи, вандализм и уничтожение материальных ценностей. Одновременно снимаются привычные ограничения для поведения: можно кричать, устраивать шум, а порой и совершать демонстративные сексуальные действия. Иногда это просто нарушение привычных ограничений, действующих в общественных местах (например, нельзя стоять толпой на улице). Не обязательно нарушать все ограничения сразу, поэтому в ситуации «моральных каникул», как правило, происходят отдельные виды нарушений. Для этих действий, отвергающих привычную мораль, обычно характерна определенная последовательность этапов.

Значительную часть этого репертуара демонстрирует следующий пример, основанный на одном из студенческих отчетов. В феврале 2002 года на Саут-стрит в Филадельфии, где компактно расположены контркультурные магазины и бары, происходило празднование Марди Гра, ныне ставшее привычным событием². Из-за движения автомобилей на улице возникла пробка, пешеходы заполонили тротуары и шли посреди машин, несмотря на усилия полицейских разделить два потока при помощи заграждений. В конечном итоге полиция сдалась и перестала пропускать машины на улицу. Некоторые мужчины несли бусы для празднования Марди Гра и предлагали их женщинам в обмен на то, что те «засветят» свою грудь, хотя в тот момент мало кто из женщин на это решался (о новоорлеанской версии этого ритуала см.: [Shrum, Kilburn 1996]). Ранним вечером в толпе присутствовали в основном несовершеннолетние, а взрослые выпивали в барах, но по мере того, как толпа захватывала улицу, люди из баров присоединялись к толчее. Один наблюдатель видел две кулачных драки — в одной участвовали две девушки, а в другой — двое парней (именно такие термины использовал в своем отчете студент-очевидец); любая суматоха привлекала к месту действия поток зрителей, самые активные подбадривали драку девушек и выкрикивали непристойности, пока этот поединок не прервала полиция.

Вскоре после этого кто-то бросил бутылку в полицейский фургон. Этот прецедент быстро стал примером для других: начался шквал метания бутылок. Посыпались стекла, многие зрители побежали в укрытие. Некоторые забирались на припаркованные машины, переворачивали мусорные баки, залезали на фонари и уличные знаки. Молодые мужчины, все еще остававшиеся на улице, стали агрессивно приставать к женщинам, предлагая бусы за возможность увидеть их грудь; реакция женщин на это была совершенно разочаровывающей, поэтому выражения и жесты мужчин становились более враждебными. Люди продолжали бросаться бутылками, а заодно разбивали лобовые стекла и боковые зеркала автомобилей, делали на машинах царапины. Около полуночи на восточном конце улицы появился конный патруль полицейских, которые оттеснили толпу в западном направлении, откуда в основном и пришли люди, поскольку восточная часть Саут-стрит заканчивается у шоссе и реки. Значительная часть толпы запаниковала и побежала в западном направлении, но кое-кто оставался на месте, швыряя в полицию файеры. Примерно через пятнадцать минут толпа рассеялась, оставив после себя улицу, усеянную битым стеклом, мусором и поврежденными автомобилями.

Вся последовательность действий заняла примерно шесть часов. Из-за огромной плотности толпы (по оценкам, 40 тысяч человек) нормальная схема движения транспорта постепенно нарушилась, а полиции не удалось продемонстрировать эффективность. Превратившись в зрителя честных поединков, имевших постановочный и изолированный характер, толпа выражала протест, когда это своеобразное развлечение было прервано. Первая же брошенная бутылка спровоцировала поток аналогичных действий; именно в этот момент полиция отступила, и толпа начала систематически громить припаркованные машины и витрины магазинов — хотя ее мишенью не оказались бары, выступавшие одним из сценических элементов этой территории разгула; кроме того, нашлось место и для попросту буйного, «сумасшедшего» поведения, когда люди взбирались на светофоры и уличные знаки. Как только территория для свободных действий полностью сформировалась, на ней предпринималось все больше попыток совершить ритуал Марди Гра — бусы в обмен на сексуальную демонстрацию, — однако без особого содействия со стороны женщин, находившихся на этой сцене насилия. Это привело к вспышкам поведения, еще более нарушающего устоявшуюся мораль, хотя в целом это были сдержанные действия, не доходившие до физического нападения. Наконец полиция вернулась с превосходящими силами, что привело к последнему выплеску концентрированного сопротивления, которое рассеялось через каких-то несколько минут, как только исчезла окружающая толпа.

«Моральные каникулы» не контролируются властями, но это и не ситуация полнейшего хаоса и не свобода делать что хочешь в духе Гоббса, если ты оказался в толпе в пределах определенной территории. Напротив, эта толпа довольно четко сконцентрирована на особых типах поведения и увлечена ими. В описанном праздновании Марди Гра в Филадельфии толпа сосредоточилась на бросании бутылок и нанесении ущерба автомобилям, однако она не занималась поджогами и не грабила магазины. Кое-кто пытался задействовать традиционную для новоорлеанского стиля Марди Гра тему ритуальной сексуальной демонстрации, однако даже здесь присутствовали ограничения, поскольку женщинам предлагалось показать грудь, а не гениталии, а сексуальное насилие в целом было исключено. Для сравнения можно обратиться к новогоднему празднованию, свидетелем которого автор был в Лас-Вегасе в конце 2000 года: возбуждение толпы нагнеталось на протяжении нескольких часов жизнерадостных приставаний к незнакомцам, а когда пробила полночь, люди стали аплодировать, обниматься и целоваться. В данном случае «моральные каникулы» были довольно ограниченными — отчасти хорошо известными традициями новогоднего праздника, а отчасти тем, что местом действия была территория буйного веселья, где азартные игры позволяют многим совершить непривычное погружение в сферу, находящуюся за пределами нормы. Как и в примере из Филадельфии, несколько молодых людей во время празднования в Лас-Вегасе занимались бравадой, забираясь на осветительные сооружения, а одного ударило током от вывески над улицей, где толпа была наиболее плотной. Такое поведение можно было бы счесть бессмысленным и трагичным, но с социологической точки зрения оно раскрывает еще одну особенность «моральных каникул»: несколько участников толпы активно берут на себя инициативу в стремлении к возбуждению, и одним из способов добиться этого является зрелищный риск.

1. В контексте этой главы книги Коллинза значим следующий фрагмент из «Элементарных форм религиозной жизни» Дюркгейма: «Часто все общее бурление оказывается таким, что ведет к исключительным действиям. Высвобожденные страсти становятся столь неистовыми, что ничто не может сдержать их. Люди оказываются так далеки от обычного хода жизни и так хорошо это понимают, что чувствуют нечто вроде необходимости выйти за рамки обычной морали, подняться над ней» [Дюркгейм 2018: 386]. — Прим. пер. ↩︎
2. Последнее ощущение не вполне надежно. Основанием для большинства задержаний во время крупных и продолжительных массовых беспорядков становится мародерство. Во время спровоцированных убийством Родни Кинга беспорядков в Лос-Анджелесе в 1992 году было арестовано в общей сложности 9500 человек; во время блэкаута в Нью-Йорке в 1977 году — 3000 человек, в ходе беспорядков в Уоттсе (Лос-Анджелес) в 1965 году — 3900 человек [Halle, Raft er 2003: 341–342]. Однако в атмосфере моральных каникул о подобной случайности мало кто задумывается, и действительно, шанс на то, чтобы заслужить отдельного внимания властей среди других участников беспорядков, относительно невелик. Преобладающим ощущением здесь выступает принадлежность к коллективному целому, временно невосприимчивому к внешним авторитетам. ↩︎