Лучшие умы человечества, начиная от древних мыслителей и заканчивая современными философами, психологами и политиками принципиально отличных взглядов, единогласно выносят вердикт: человек плох по своей природе. Эгоистичен, меркантилен и алчен. Ровно обратное утверждает голландский историк и писатель Рутгер Брегман: человек запрограммирован на доброту, ориентирован на сотрудничество и скорее доверится, чем заподозрит в дурном кого-то себе подобного. Этот инстинкт имеет прочную эволюционную основу, заложенную на ранних этапах эволюции Homo sapiens.

Брегман приводит реальную историю, опровергающую идею «Повелителя мух», рассказывает о фабрикации громких психологических экспериментов, о двух братьях-близнецах, которые, несмотря на разницу во взглядах, помогли предотвратить  гражданскую войну… Он утверждает, что вера в человеческую щедрость и стремление к сотрудничеству — это не оптимизм, а адекватное восприятие реальности. Талантливый рассказчик, Брегман приводит убедительные аргументы, способные переубедить даже скептика. Что, впрочем, становится еще одним доказательством правдивости утверждения автора.

Публикуем ознакомительный фрагмент книги с разрешения издательства «Синдбад»:

ГЛАВА 8

СТЭНЛИ МИЛГРЭМ И ЭЛЕКТРОШОКОВАЯ УСТАНОВКА

1

Есть один психологический эксперимент известнее Стэнфордского и один психолог известнее Филипа Зимбардо. Приступая к работе над этой книгой, я уже знал, что не могу о нем не написать.
Стэнли Милгрэм.

Свое исследование молодой доцент Милгрэм начал 18 июня 1961 года. В тот день в газете New Haven Register появилось объявление, занимавшее целую полосу: «Заплатим четыре доллара за один час вашего времени»¹. Объявление призывало обычных мужчин — парикмахеров и барменов, строителей и бизнесменов — принять участие в исследовании человеческой памяти. Всего требовалось 500 человек.

В течение следующих нескольких месяцев через лабораторию Стэнли Милгрэма в Йельском университете прошли сотни мужчин. Их разбивали на пары и жребием выбирали каждому роль «учителя» или «ученика». Учитель садился перед большим устройством, которое, по словам ученых, было электрошоковой установкой. Затем ему поручали провести тест на проверку памяти с учеником, привязанным ремнями к стулу в соседней комнате. При каждом неправильном ответе учитель должен был нажимать на переключатель, чтобы ученик получил удар электрическим током.

На самом деле все ученики были подсадными актерами из команды Милгрэма и никаким током их не било. Но учителя этого не знали. Они думали, что участвуют в исследовании о влиянии наказаний на память, и не понимали, что на самом деле здесь изучают их самих.

Первые удары током были слабыми— всего 15 вольт. Но после каждого неверного ответа человек в сером лабораторном халате велел учителю увеличивать напряжение. С 15 вольт до 30, с 30 до 45. Всё выше и выше — как бы громко ни кричал ученик в соседней комнате. И даже достигнув зоны с надписью «Опасно: тяжелый шок», учителя должны были прибавлять напряжение. При напряжении в 350 вольт ученик колотил ногами по стене, а затем затихал.

Перед началом эксперимента Милгрэм попросил 40 своих коллег-психологов спрогнозировать, как далеко зайдут испытуемые. Те единодушно заявили, что максимум 1–2% — самые отъявленные психопаты — доберутся до финальной отметки в 450 вольт².

Результаты эксперимента поразили всех: до максимального напряжения в 450 вольт дошли 65% участников. Очевидно, две трети испытуемых — чьи-то отцы, друзья и мужья — были готовы пытать электрическим током случайного незнакомца³.

Почему? Потому что кто-то велел им это сделать.

Психолог Стэнли Милгрэм, которому тогда было 28 лет, мгновенно стал знаменитостью. О его эксперименте говорили все — на радио, в газетах, по телевидению. New York Times вышла с заголовком «Шестьдесят пять процентов участников эксперимента слепо повинуются приказам и причиняют людям боль»⁴. Какой человек, вопрошал автор статьи, способен отправить миллионы себе подобных в газовую камеру? Судя по данным Милгрэма — любой из нас.

Стэнли Милгрэм, будучи евреем, с самого начала считал свое исследование попыткой найти объяснение холокосту. Музафер Шериф предполагал, что конфликт неизбежно возникает там, где сталкиваются группы людей. Филип Зимбардо (который ходил в одну школу с Милгрэмом) утверждал, что люди превращаются в монстров, надевая форму надзирателей. Теория Милгрэма была более тонкой. Более осмысленной. И куда более пугающей.

Милгрэм считал, что все дело в авторитетах. Люди, писал он, это существа, готовые слепо подчиняться приказам. В его подвальной лаборатории в Йеле взрослые мужчины превращались в несмышленых детей, в дрессированных лабрадоров, которые с радостью выполняют команды «сидеть», «дай лапу», «спрыгни с моста». Все это до ужаса напоминало нацистов, которые после войны оправдывались одной и той же фразой: Befehl ist Befehl. Приказ есть приказ.

Милгрэм пришел к единственно возможному выводу: в человеческой природе заключен фатальный дефект, из-за которого мы, как послушные щенки, совершаем самые омерзительные поступки⁵. «Если бы в США создали систему лагерей смерти, — заключал психолог, — сотрудников для них без проблем можно было бы набрать в любом американском городке»⁶.

Милгрэм выбрал для своего эксперимента самое удачное время. В тот день, когда в его лабораторию пришел первый доброволец, в завершающую стадию вступил громкий судебный процесс. В Иерусалиме в присутствии 700 журналистов судили нацистского военного преступника Адольфа Эйхмана. В зале суда была и философ Ханна Арендт, которая освещала процесс для журнала New Yorker.

В предварительном заключении Эйхмана обследовали шесть психиатров, которые не выявили никаких признаков поведенческого расстройства. Единственная странность, по словам одного из врачей, заключалась в том, что Эйхман казался «более нормальным, чем нормальные люди»⁷. Эйхман, писала Арендт, не был ни психопатом, ни чудовищем. Он был таким же обычным человеком, как и все эти парикмахеры и бармены, строители и бизнесмены, приходившие в лабораторию Милгрэма. В самом конце своей книги Арендт поставила этому феномену диагноз: «банальность зла»⁸.

С тех пор исследование Милгрэма и философия Арендт неразрывно связаны. Ханну Арендт считают одним из величайших философов XX века, а Стэнли Милгрэм представил доказательства, подтверждающие ее теорию. Печально известной машине Милгрэма было посвящено множество документальных фильмов, романов, театральных постановок и телесериалов — от фильма с молодым Джоном Траволтой до эпизода «Симпсонов» и французского игрового шоу.

Коллега Милгрэма, психолог Музафер Шериф, заявил даже, что «эксперимент Милгрэма— это единственный и величайший вклад социальной психологии, а может быть, и психологии в целом в наше понимание человека»⁹.

Признаюсь честно: изначально мне хотелось полностью опровергнуть выводы Милгрэма. Когда пишешь книгу о лучших человеческих качествах, на твоем пути встает несколько очень серьезных соперников. Уильям Голдинг с его мрачной фантазией. Ричард Докинз с его эгоистичными генами. Джаред Даймонд и его удручающая история острова Пасхи. И, конечно, Филип Зимбардо, знаменитейший из ныне живущих психологов.

Но первое место в этом списке занимает Стэнли Милгрэм. Я не знаю другого исследования, которое было бы столь же циничным, депрессивным и столь же знаменитым, как его эксперимент с электрошоковой установкой. Я несколько месяцев тщательно готовился к тому, чтобы расправиться с наследием Милгрэма. Для начала я решил изучить его личный архив, который не так давно был открыт для широкой публики. Там оказалось немало компромата.

«Когда я узнала, что стали доступны архивные материалы, — сказала мне Джина Перри во время моего визита в Мельбурн, — мне не терпелось заглянуть в это закулисье». (Это та самая Джина Перри, которая разоблачила эксперимент в Робберс-Кейве; см. главу 7.) Так началось то, что Перри назвала «процессом разочарования», по итогам которого она опубликовала книгу. То, что обнаружила Перри, превратило ее из фанатки Милгрэма в его яростного критика.

Давайте посмотрим, что же Перри нашла в архивах. Историю амбициозного психолога, мечтающего о признании; человека, который вводил других в заблуждение и манипулировал ими, чтобы добиться нужных результатов; человека, сознательно причинившего серьезные страдания доверчивым людям, которые всего лишь хотели ему помочь.

2

25 мая 1962 года. До окончания эксперимента осталось три дня. Через установку Милгрэма прошла почти тысяча добровольцев, когда он вдруг сообразил, что чего-то не хватает. Документальных кадров.

В лаборатории спешно установили скрытую камеру, чтобы снимать реакцию участников эксперимента. Именно в оставшиеся дни Милгрэму удалось найти настоящую звезду своего проекта — мужчину, чье имя стало прочно ассоциироваться с банальностью зла. Точнее, не настоящее его имя, а псевдоним: Фред Прози. Если вы смотрели хотя бы один из сотен документальных фильмов или роликов на YouTube про эксперимент Милгрэма, то наверняка видели и Фреда. Как и в случае с заключенным номер 8612 в эксперименте Зимбардо, именно поведение Прози сделало выводы Милгрэма такими убедительными.

На экране мы видим приятного полного мужчину лет пятидесяти, который с явной неохотой делает все, что ему говорят. «Но он там уже мог умереть!» — кричит он в отчаянии в какой-то момент, а затем… вновь повышает напряжение¹⁰. Наблюдать за происходящим одновременно интересно и жутко: как далеко
зайдет Прози?

Телевизионная картинка получилась захватывающей — и Милгрэм прекрасно это понимал. Поведение Прози он назвал «блестящим». Восхищенный его «эмоциональным напряжением и полным самоотречением», Милгрэм решил сделать Прози главным героем своего фильма¹¹. Если вам кажется, что Милгрэм больше похож на режиссера, чем на ученого, вы недалеки от истины — именно в режиссуре он проявил себя на все сто.

Любого, кто отклонялся от сценария, путем жесткого давления возвращали на путь истинный. Мужчина в сером лабораторном халате — нанятый Милгрэмом учитель биологии Джон Уильямс — по восемь-девять раз настойчиво призывал испытуемых повышать напряжение. Однажды он даже поднял руку на сорокашестилетнюю женщину, которая отключила установку. Уильямс снова включил ее и потребовал, чтобы женщина продолжила тест¹².

«Когда слушаешь аудиозаписи эксперимента, то начинаешь понимать, что дело не в рабском подчинении авторитету, а скорее в запугивании и принуждении»¹³, — пишет Джина Перри.

Ключевой вопрос заключается в том, верили ли вообще испытуемые, что они действительно бьют током человека в соседней комнате. Вскоре после завершения эксперимента Милгрэм писал, что «за редким исключением испытуемые были убеждены в реальности происходящего»¹⁴. При этом в его же архивах полно отчетов об усомнившихся участниках — что неудивительно, учитывая то, насколько странной выглядела вся эта ситуация. Неужели от них всерьез ожидали, что они поверят, будто людей можно пытать и убивать под бдительным присмотром ученых из такого престижного университета, как Йель?

По окончании эксперимента Милгрэм разослал участникам анкету, в которой, в частности, был такой вопрос: «Насколько правдоподобной показалась вам эта ситуация?» Результаты он опубликовал лишь десять лет спустя, в последней части своей книги. Оказывается, только 56% испытуемых верили, что дейст-
вительно причиняют боль ученику за стенкой. Но и это еще не всё. Из неопубликованного аналитического отчета одного из ассистентов Милгрэма мы узнаём, что большинство людей, поверивших в реальность пыток, вышли из эксперимента¹⁵.

Если почти половина испытуемых не верили, что на самом деле бьют учеников током, то как это сказалось на результатах эксперимента? Официально Милгрэм всегда заявлял, что его исследование позволило раскрыть «глубокую и тревожную истину о человеческой природе». Но в глубине души он терзался сомнениями. «Указывает ли вся эта шумиха на важность научного открытия или всего лишь на эффектность постановки — вопрос открытый, — писал он в личном дневнике в июне 1962 года. — Лично я склоняюсь к последнему»¹⁶.

После публикации в 1963 году результатов эксперимента на Милгрэма обрушился шквал критики. «Неприкрытые пытки», «подлость», «сравнимо с нацистскими экспериментами над людьми» — в каких только гневных выражениях не осуждали его работу журналисты¹⁷. Общественный резонанс привел к разработке новых этических стандартов для экспериментальных исследований.

Все это время Милгрэм хранил еще один секрет. Он решил не сообщать примерно 600 участникам эксперимента о том, что никаких ударов током не было. Милгрэм боялся, что если кто-то из них проболтается, то он больше не сможет находить испытуемых. И сотни людей продолжали думать, будто они действительно пытали и убивали током другого человека.

«Как минимум две недели после эксперимента я следил за некрологами в New Haven Register, — признался позднее один из них. — Хотел понять, не привели ли мои действия к смерти одного из так называемых учеников»¹⁸.

3

В первой версии книги я поставил на этом месте точку, завершив главу. Я пришел к выводу, что исследование Милгрэма, как и садистская постановка Зимбардо, было фарсом.

Однако после встречи с Джиной Перри меня несколько месяцев терзали сомнения. Что, если я слишком тороплюсь списать в утиль эксперимент с электрошоковой установкой? Я вспомнил о тех 40 коллегах Милгрэма, которые до начала эксперимента единодушно заявили, что лишь психически нездоровые люди будут готовы пойти до конца и ударить человека током напряжением в 450 вольт.

Одно можно сказать наверняка: все эти эксперты серьезно ошиблись. Даже с учетом предвзятости Милгрэма, запугиваний со стороны его ассистента и скепсиса участников среди испытуемых оказалось слишком много тех, кто и впрямь послушно выполнял приказы. Слишком много обычных людей, будучи уверенными, что действительно бьют кого-то током, все равно продолжали повышать напряжение. Как ни крути, результаты эксперимента Милгрэма не могут не тревожить.

И дело не только в Милгрэме. Психологи из других стран неоднократно повторяли его эксперимент в разных модификациях (с небольшими изменениями вроде сокращения его длительности с учетом требований этических комиссий). И какой бы критике ни подвергались подобные исследования, это не отменяет того неприятного факта, что результат выходит одним и тем же.

Теория Милгрэма выглядит непотопляемой. Пуленепробиваемой. Словно зомби, который отказывается умирать, она возвращается вновь и вновь. «Многие пытались ее похоронить,— отмечает один американский психолог, — но она упорно поднимает голову»¹⁹. Получается, обычные люди вполне способны на чудовищную жестокость в отношении себе подобных.

Но почему? Почему представители вида Homo puppy жали на переключатель с отметкой 450 вольт, если они запрограммированы на доброту?

Мне просто необходимо было ответить на этот вопрос.

Первым делом я задумался о том, действительно ли эксперимент Милгрэма выявлял готовность людей подчиняться. Обратимся к сценарию, который он написал для Уильямса — «экспериментатора» в сером лабораторном халате. Согласно этому сценарию Уильямс должен был давить на непокорных испытуемых, произнося четыре фразы.

Первая: «Пожалуйста, продолжайте».
Вторая: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжили».
Третья: «Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжили».
Четвертая: «У вас нет иного выбора, вы обязаны продолжать».

Современные психологи отмечают, что приказом может считаться лишь последняя фраза. Прослушивая аудиозаписи, я заметил, что, как только Уильямс произносил четвертую фразу, все испытуемые отказывались жать на переключатель. То есть реагировали на нее мгновенным неподчинением. Это наблюдалось как в ходе эксперимента Милгрэма в 1961 году, так и во время других аналогичных исследований²⁰.

Более того, тщательный анализ сотен сеансов с электрошоковой установкой Милгрэма показал, что чем сильнее человек в сером халате давил на испытуемых, тем меньше они ему подчинялись. Иными словами, Homo puppy не склонен бездумно подчиняться приказам. Напротив, мы испытываем явное отвращение к командному тону.

Так как же Милгрэму удалось заставить испытуемых бить людей током? Психологи Александр Хаслам и Стивен Рейчер (те самые, что совместно с Би-би-си воспроизвели тюремный эксперимент; см. главу 7) предложили интересное объяснение. На самом деле люди не столько подчинялись человеку в сером халате, сколько присоединялись к нему. Почему? Потому что они ему доверяли.

Хаслам и Рейчер отмечают, что большинство людей, которые вызвались участвовать в исследовании, прежде всего хотели принести пользу. Они хотели помочь мистеру Уильямсу в его работе. Это вполне объясняет, почему испытуемые относились к эксперименту менее благожелательно, когда Милгрэм проводил его в обычном офисе, а не в величественных стенах Йельского университета. И почему из всех четырех фраз эффективнее всего на людей действовала та, в которой говорилось о пользе для науки («Эксперимент требует, чтобы вы продолжили»)²¹. И почему участники не вели себя как безмозглые роботы, а терзались сомнениями.

С одной стороны, испытуемые отождествляли себя с мужчиной в лабораторном халате, который твердил им о пользе эксперимента для науки. С другой стороны, они не могли игнорировать страдания человека в соседней комнате. Участники эксперимента то и дело кричали: «Я больше так не могу!» и «Я ухожу!» — даже когда продолжали подавать ток.

Позднее один из мужчин признался, что не бросил все на полпути только из-за своей шестилетней дочери, страдающей ДЦП. Он надеялся, что когда-нибудь ученые найдут способ ее вылечить: «Я скажу только одно — я готов на все, чтобы, если можно так выразиться, помочь человечеству»²².

Когда по окончании эксперимента Милгрэм говорил участникам, что они внесли неоценимый вклад в науку, многие выдыхали с облегчением. Что они говорили? «Я рад, что помог» и «Продолжайте исследования во что бы то ни стало, пока они могут принести пользу. В нашем безумном мире важна каждая крупица добра»²³.

В 1970-х годах психолог Дон Миксон повторил эксперимент Милгрэма и пришел к тому же заключению. «На самом деле люди идут на все и готовы даже серьезно страдать ради того, чтобы быть хорошими, — пишет он. — Люди просто зациклены на том, чтобы быть хорошими»²⁴.

Иными словами, если достаточно сильно давить на людей, убеждать их, подкупать и обманывать, многие способны творить зло. Дорога в ад вымощена благими намерениями. Но зло в каждом из нас вовсе не лежит на поверхности. Требуются огромные усилия, чтобы вытащить его наружу. И что самое главное — оно обязательно должно быть замаскировано под добро.

По иронии судьбы благие намерения сыграли немалую роль и в Стэнфордском тюремном эксперименте, описанном в главе 7. Студент-надзиратель Дэйв Эшелман, который задавался вопросом, зашел ли бы он так далеко, если бы ему не дали четкие инструкции, тоже называл себя «ученым в душе»²⁵. Позднее он говорил, что оценивает свои действия положительно, поскольку «каким-то образом все-таки внес вклад в понимание человеческой природы»²⁶.

То же касается и Дэвида Джаффе — ассистента Зимбардо, который разработал оригинальную концепцию тюремного эксперимента. Джаффе призывал слишком добрых надзирателей вести себя жестче, ссылаясь на благородные цели исследования. «Чего мы хотим, — говорил он нерешительному участнику, — так это иметь возможность […] заявить всему миру: “Вот видите, что происходит, когда надзиратели ведут себя подобным образом!” Но чтобы это заявить, нам нужны надзиратели, которые ведут себя именно так»²⁷.

По большому счету Дэвид Джаффе и Филип Зимбардо хотели, чтобы их работа способствовала реформе тюремной системы. «Надеюсь, что по итогам исследования выйдет ряд очень серьезных рекомендаций по реформе, — заверял надзирателя Джаффе. — Это наша цель. Мы же делаем это не потому, что мы тут все садисты»²⁸.

4

Самое время вернуться к Адольфу Эйхману — нацистскому офицеру, суд над которым начался 11 апреля 1961 года. На протяжении четырнадцати недель сотни свидетелей давали показания, а сторона обвинения старалась продемонстрировать, какое Эйхман чудовище.

Но это был не просто судебный процесс. Это был масштабный урок истории — медийное событие, приковавшее к себе внимание миллионов людей. Среди них был и Стэнли Милгрэм, который так внимательно следил за процессом, что жена называла его «новостным наркоманом»²⁹.

В зале суда присутствовала Ханна Арендт. «Проблема с Эйхманом заключалась именно в том, что таких, как он, было очень много и они не были ни извращенцами, ни садистами. Они были и остаются совершенно нормальными, ужасающе нормальными»³⁰, — писала она. В последующие годы Эйхман стал олицетворением бездумного «кабинетного убийцы», воплощающим банальность зла в каждом из нас.

И лишь недавно историки пришли к совершенно иным выводам. В 1960 году агенты израильской разведки поймали Эйхмана, который скрывался в Аргентине. Там его на протяжении нескольких месяцев интервьюировал бывший голландский журналист и офицер СС Виллем Сассен. Он надеялся получить от Эйхмана заверения, что холокост— это ложь, сфабрикованная для дискредитации нацистского режима. Его ждало горькое разочарование.

«Я ни о чем не жалею»³¹,— признался ему Эйхман. Еще в 1945 году он заявлял: «Я сойду в могилу смеясь, поскольку осознание того, что на моей совести пять миллионов человеческих жизней, дарит мне чрезвычайное удовлетворение»³².

После прочтения 1300 страниц интервью, пестрящих нездоровыми идеями и фантазиями, становится совершенно ясно: Эйхман не был безмозглым бюрократом. Он был фанатиком. Он действовал не из безразличия, а по убеждению. Как и участники эксперимента Милгрэма, он творил зло, потому что искренне верил, что служит добру.

В распоряжении суда имелись расшифровки этих интервью, но Эйхману удалось поставить под сомнение их подлинность.

Он сумел сбить с толку весь мир. Все это время пленки с интервью пылились в Федеральном архиве Германии в Кобленце, где их полвека спустя нашла философ Беттина Штангнет. Аудиозаписи подтверждали подлинность расшифровок Сассена.

«Я никогда ничего не делал без четких указаний Адольфа Гитлера или других моих начальников», — говорил Эйхман во время судебного процесса. Он беззастенчиво врал. Впоследствии эту ложь один за другим будут повторять и другие нацисты, утверждая, что они «всего лишь выполняли приказы».

Как выяснили с тех пор историки, приказы бюрократической машины Третьего рейха не отличались ясностью. Сторонники Гитлера редко получали четкие распоряжения, поэтому им приходилось полагаться на собственную фантазию. Историк Ян Кершоу объясняет, что они не столько повиновались фюреру, сколько «работали на него», пытаясь действовать сообразно его принципам33. Это порождало между ними конкуренцию: все более радикальные нацисты придумывали все более радикальные меры, чтобы добиться расположения Гитлера.

Иными словами, холокост не был делом рук людей, внезапно превратившихся в роботов. И добровольцы из эксперимента Милгрэма не нажимали переключатель бездумно. И те и другие верили, что находятся на правильной стороне истории. Аушвиц стал кульминацией долгого и сложного исторического процесса, в ходе которого напряжение росло постепенно, а зло все убедительнее выдавало себя за добро. Нацистская пропагандистская машина — с ее писателями и поэтами, философами и политиками — годами исправно работала, отупляя и отравляя умы немцев. Представителей Homo puppy³³ обманывали, промывали им мозги, манипулировали ими.

И только после этого стало возможным немыслимое.

Но не ошибалась ли Ханна Арендт, когда писала, что Эйхман не был чудовищем? Может быть, он просто был хорошим актером и сумел ввести ее в заблуждение?

Так считают многие историки, которые видят в книге Арендт «великую идею, но плохой пример»³⁴. Но некоторые философы с ними не согласны — по их мнению, эти историки просто не уловили ход мыслей Арендт. На самом деле еще во время судебного процесса Арендт изучила некоторые записи интервью Сассена с Эйхманом, и она нигде не писала, что Эйхман просто выполнял приказы.

Кроме того, она публично критиковала эксперимент Милгрэма. Как бы сильно молодой психолог ни восхищался известным философом, это чувство не было взаимным. Арендт упрекала Милгрэма в «наивной вере в то, что искушение и принуждение — это одно и то же»³⁵. И, в отличие от Милгрэма, она не считала, что в каждом из нас скрывается нацист.

Так почему же в учебники истории Арендт и Милгрэм вошли рука об руку? Некоторые специалисты по наследию Арендт считают, что ее слова неправильно интерпретируют. Это неудивительно — ведь она была из тех философов, которые изъясняются афоризмами и сложными метафорами. Взять хотя бы ее слова о том, что Эйхман «не задумывался». Как пишет Роджер Берковиц, философ имела в виду не то, что Эйхман был безмозглым роботом-убийцей, а то, что он не умел ставить себя на место другого человека³⁶.

На самом деле Ханна Арендт была одним из тех редких мыслителей, которые считают, что в глубине души большинство людей порядочны³⁷. Она утверждала, что потребность в любви и дружбе у человека гораздо сильнее, чем склонность к ненависти и насилию. И даже вставая на путь зла, мы чувствуем необходимость прятаться за ложью и клише, которые придают ему видимость добродетели.

Эйхман — яркий тому пример. Он убедил себя, что совершает великое деяние исторического масштаба, нечто такое, за что его будут восхвалять будущие поколения. Это не делает его чудовищем или роботом — это делает его «командным игроком». Много лет спустя психологи придут к общему мнению по поводу исследования Милгрэма: его эксперимент выявлял не готовность людей подчиняться, а их конформность.

Поразительно, насколько Ханна Арендт опередила свое время, — ведь она пришла ровно к тому же выводу.

К сожалению, незамысловатые выводы Стэнли Милгрэма (о том, что люди бездумно подчиняются злу) отпечатались в массовом сознании куда прочнее, чем многослойная философия Ханны Арендт (согласно которой людей соблазняет зло, выдающее себя за добро). Это говорит о режиссерском таланте Милгрэма, его драматургическом чутье и понимании того, как работает телевидение.

Но прежде всего, на мой взгляд, Милгрэма прославило то, что он представил доказательства в поддержку многовекового убеждения. «Эксперимент убедительно подкрепил старейшее и важнейшее самосбывающееся пророчество о том, что все мы рождаемся грешными, — пишет психолог Дон Миксон. — Большинство людей, включая атеистов, считают, что нам полезно напоминать о нашей греховной натуре»³⁸.

Но почему мы так охотно верим в собственную порочность? Почему теория лакировки постоянно возвращается в новых обличьях? Я подозреваю, что это во многом связано с удобством. Как ни странно, вера в нашу греховную сущность нас успокаивает. Это своего рода освобождение от ответственности. Ведь если большинство людей плохие, то нет никакого смысла с этим бороться или этому сопротивляться.

Кроме того, вера в греховную сущность человечества дает четкое объяснение существованию зла. Столкнувшись с проявлениями ненависти или эгоизма, вы можете сказать себе: «Ну что ж, такова человеческая природа». Но если вы верите, что люди добры, то вам неизбежно придется задуматься о том, почему зло вообще существует. Это придает смысл сопротивлению злу и налагает на нас ответственность — мы не имеем права бездействовать.

В 2015 году психолог Мэтью Холландер просмотрел записи 117 сеансов на установке Милгрэма³⁹. После тщательного анализа он выявил закономерность. Испытуемые, которым удалось остановить эксперимент, прибегали к трем тактикам:

1. Разговаривали с жертвой.
2. Напоминали человеку в сером лабораторном халате о его ответственности.
3. Раз за разом отказывались продолжать.

Коммуникация и конфронтация, сострадание и сопротивление. Холландер обнаружил, что эти тактики использовали практически все участники эксперимента (по большому счету почти никто не хотел его продолжать), но те, кто в итоге преуспел, прибегали к ним гораздо чаще. Хорошая новость состоит в том, что эти навыки можно тренировать. Сопротивление просто требует практики. «Что отличает этих героев эксперимента Милгрэма, — отмечает Холландер,— так это способность противостоять сомнительным авторитетам— умение, которое можно в себе развить»⁴⁰.

Если вам кажется, что сопротивление бесполезно, позвольте привести вам еще один, последний пример. Эта история произошла в Дании во время Второй мировой войны, и она о совершенно обычных людях, проявивших невероятное мужество. Она показывает, что сопротивляться стоит всегда. Даже когда
кажется, что все потеряно.

5

На дворе 28 сентября 1943 года.

В штаб-квартире социал-демократов на улице Рёмерсгаде в Копенгагене собрались партийные лидеры. Все они в ужасе смотрели на посетителя — мужчину в нацистской форме.

«Катастрофа близка, — говорил он. — Все тщательно спланировано. Корабли встанут на якорь у Копенгагенского причала. Те из ваших соотечественников-евреев, кто попадет в руки гестапо, будут силой доставлены на борт и высланы неизвестно куда»⁴¹.

Бледного, трясущегося от ужаса мужчину звали Георг Фердинанд Дуквиц, и он войдет в историю как «раскаявшийся нацист». Его предупреждение сотворит настоящее чудо.

По плану, разработанному СС, облаву назначили на пятницу, 1 октября 1943 года. Ровно в восемь часов вечера сотни немецких солдат должны были начать вламываться во все двери в поисках евреев. Их собирались доставить на корабль, рассчитанный на шесть тысяч заключенных.

Если сравнивать этот план с экспериментом Милгрэма, то Дании предстоял не плавный переход от 15 вольт к 30 и от 30 к 45. Датчанам приказали сразу включить рубильник на максимальные 450 вольт. До этого момента в стране не существовало дискриминационных законов, не вводилось обязательное ношение желтой звезды, у евреев не конфисковывали имущество. Датские евреи оказались бы в польских концлагерях быстрее, чем успели бы понять, что произошло.

По крайней мере, таков был план.

В назначенный вечер десятки тысяч обычных датчан — парикмахеры и бармены, строители и бизнесмены— отказались нажать последний рычаг на электрошоковой установке. Тем вечером немцы обнаружили, что евреев предупредили об облаве и большинство из них успели сбежать. Благодаря этому предупреждению почти 99% евреев Дании пережили войну.

Как можно объяснить это датское чудо? Что сделало эту страну ярким маяком в море тьмы?

После войны историки предложили несколько объяснений. Важную роль сыграло то, что нацисты не полностью захватили власть в Дании, поскольку хотели сохранить иллюзию гармоничной совместной работы двух правительств. Как следствие, сопротивление немцам в Дании было не таким рискованным делом, как, например, в оккупированной Голландии.

Но основная причина заключалась в другом. «Нет никаких сомнений, — пишет историк Бо Лидегор, — что датские евреи спаслись благодаря последовательной поддержке со стороны своих соотечественников»⁴².

Когда стало известно об облаве, оживилось гражданское сопротивление. Планы немцев возмутили всех — представителей церквей, университетов и деловых кругов, членов Совета юристов и Национального совета датских женщин, а также королевскую семью. Почти сразу была организована сеть путей эвакуации — невзирая на отсутствие единого плана и координации действий сотен людей. На это просто не было времени. Тысячи датчан — богатых и бедных, молодых и старых — понимали, что должны действовать. Что равнодушие станет предательством своей страны.

«Даже когда о помощи просили сами евреи, им никогда не отказывали»⁴³, — отмечает историк Лени Яхиль. Евреев прятали в школах и больницах, сотни беженцев укрылись в маленьких рыбацких деревушках. Датская полиция тоже помогала чем могла и не соглашалась сотрудничать с нацистами. «Мы, датчане, не торгуем своей Конституцией, — писала газета сопротивления Dansk Maanedspost, — тем более когда речь идет о равенстве граждан»⁴⁴.

Могущественная Германия была одурманена многолетней расистской пропагандой, скромная Дания — пропитана гуманистическим духом. Датские лидеры всегда настаивали на нерушимости демократического правового государства. Тот, кто стремился натравить людей друг на друга, считался недостойным зваться датчанином. Такого понятия, как «еврейский вопрос», в принципе не могло существовать. В Дании были только сограждане.

За несколько коротких дней более семи тысяч датских евреев были переправлены на небольших рыбацких лодках через пролив, отделяющий Данию от Швеции. Их спасение было маленьким, но ярким лучом света во времена кромешной тьмы. Это был триумф человечности и мужества. «Уникальный пример Дании показывает, что мобилизация гуманизма гражданского общества […] возможна не только в теории, — пишет Лидегор. — Мы знаем это, потому что это произошло на самом деле»⁴⁵.

Датское сопротивление получило настолько горячую поддержку, что даже самых преданных сторонников Гитлера в Дании охватили сомнения. Им становилось все труднее внушать себе, что они поддерживают правое дело. «Даже несправедливость нуждается в каком-то подобии закона, — замечает Лидегор. — А его трудно имитировать, когда все общество отрицает право сильнейшего»⁴⁶.

Только в Болгарии и Италии нацисты встретили сопоставимое сопротивление холокосту, и там число погибших евреев было столь же низким. Историки подчеркивают, что масштабы депортаций в оккупированных регионах зависели от готовности конкретной страны к консолидации⁴⁷. Годы спустя Адольф Эйхман признается в разговоре с Виллемом Сассеном, что в Дании у немцев возникло больше трудностей, чем где бы то ни было. «Мы показали плохой результат […] Мне даже пришлось отзывать транспорт — это было для меня страшным позором»⁴⁸.

Не стоит думать, что немцы, дислоцированные в Дании, были какими-то особенно мягкотелыми. Там, например, служил нацист высшего ранга Вернер Бест, известный как «парижская ищейка». Даже Дуквиц, тот самый «раскаявшийся нацист», в 1930-е годы был ярым антисемитом и лишь с годами проникся датским духом гуманизма.

В своей книге «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме» Ханна Арендт упоминает о спасении датских евреев и делает любопытный вывод. «Это единственный известный нам случай, — пишет она, — когда нацисты столкнулись с открытым сопротивлением местных жителей и в результате, похоже, пересмотрели свои взгляды. По-видимому, они больше не рассматривали истребление целого народа как нечто само собой разумеющееся. Они столкнулись с сопротивлением, в основе которого лежал принцип, и их “жесткость” растаяла, как масло на солнце…»⁴⁹.

1. ‘Persons Needed for a Study of Memory’, New Haven Register (18 June 1961). ↩︎
2. Stanley Milgram, Obedience to Authority. An Experimental View (London, 2009), pp. 30–31. Впервые опубликовано в 1974 году. ↩︎
3. Stanley Milgram, ‘Behavioral Study of Obedience’, Journal of Abnormal and Social Psychology, Vol. 67, Issue 4 (1963). ↩︎
4. Walter Sullivan, ‘Sixty-five Percent in Test Blindly Obey Order to Inflict Pain’, New York Times (26 October 1963). ↩︎
5. Milgram, Obedience to Authority, p. 188. ↩︎
6. Милгрэм говорил это в интервью в телепрограмме Sixty Minutes 31 марта 1979 года. ↩︎
7. Цит. по: Amos Elon, ‘Introduction’, in Hannah Arendt, Eichmann in Jerusalem. A Report on the Banality of Evil (London, 2006), p. xv. Впервые опубликовано в 1963 году. ↩︎
8. Arendt, Eichmann in Jerusalem. ↩︎
9. Цит. по: Harold Takooshian, ‘How Stanley Milgram Taught about Obedience and Social Influence’, in Thomas Blass (ed.), Obedience to Authority (London, 2000), p. 10. ↩︎
10. Цит. по: Gina Perry, Behind the Shock Machine. The Untold Story of the Notorious Milgram Psychology Experiments (New York, 2013), p. 5. ↩︎
11. Там же, p. 327. ↩︎
12. Там же, p. 134. ↩︎
13. Gina Perry, ‘The Shocking Truth of the Notorious Milgram Obedience Experiments’, Discover Magazine (2 October 2013). ↩︎
14. Milgram, ‘Behavioral Study of Obedience’. ↩︎
15. Perry, Behind the Shock Machine (2012), p. 164. См. также Gina Perry et al., ‘Credibility and Incredulity in Milgram’s Obedience Experiments: A Reanalysis of an Unpublished Test’, Social Psychology Quarterly (22 August 2019). ↩︎
16. Stanley Milgram, ‘Evaluation of Obedience Research: Science or Art?’ Stanley Milgram Papers (Box 46, file 16). Неопубликованная рукопись (1962). ↩︎
17. Цит. по: Stephen D. Reicher, S. Alexander Haslam and Arthur Miller, ‘What Makes a Person a Perpetrator? The Intellectual, Moral, and Methodological Arguments for Revisiting Milgram’s Research on the Influence of Authority’, Journal of Social Issues, Vol. 70, Issue 3 (2014). ↩︎
18. Цит. по: Perry, Behind the Shock Machine, p. 93. ↩︎
19. Цит. по: Cari Romm, ‘Rethinking One of Psychology’s Most Infamous Experiments’, The Atlantic (28 January 2015). ↩︎
20. Stephen Gibson, ‘Milgram’s Obedience Experiments: a Rhetorical Analysis’, British Journal of Social Psychology, Vol. 52, Issue 2 (2011). ↩︎
21. S. Alexander Haslam, Stephen D. Reicher and Megan E. Birney, ‘Nothing by Mere Authority: Evidence that in an Experimental Analogue of the Milgram Paradigm Participants are Motivated not by Orders but by Appeals to Science’, Journal of Social Issues, Vol. 70, Issue 3 (2014). ↩︎
22. Цит. по: Perry, Behind the Shock Machine, p. 176. ↩︎
23. Цит. по: S. Alexander Haslam and Stephen D. Reicher, ‘Contesting the “Nature” of Conformity: What Milgram and Zimbardo’s Studies Really Show’, PLoS Biology, Vol. 10, Issue 11 (2012). ↩︎
24. Цит. по: Perry, Behind the Shock Machine, p. 70. ↩︎
25. Цит. по: Blum, ‘The Lifespan of a Lie’. ↩︎
26. Там же. ↩︎
27. Цит. по: ‘Tape E’ (no date), Stanford Prison Archives, No.: ST-b02-f21, p. 6. ↩︎
28. Там же, p. 2. ↩︎
29. Perry, Behind the Shock Machine, p. 240. ↩︎
30. Arendt, Eichmann in Jerusalem, p. 276. ↩︎
31. Цит. по: Bettina Stangneth, Eichmann Before Jerusalem: The Unexamined Life of a Mass Murderer (London, 2015). ↩︎
32. Цит. по: ‘The Adolph Eichmann Trial 1961’, in Great World Trials (Detroit, 1997), p. 332–337. ↩︎
33. Ian Kershaw, ‘“Working Towards the Führer.” Reflections on the Nature of the Hitler Dictatorship’, Contemporary European History, Vol. 2, Issue 2 (1993). ↩︎
34. См., например, Christopher R. Browning, ‘How Ordinary Germans Did It’, New York Review of Books (20 June 2013). ↩︎
35. Цит. по: Roger Berkowitz, ‘Misreading ‘Eichmann in Jerusalem’, New York Times (7 July 2013). ↩︎
36. Там же. ↩︎
37. Ada Ushpiz, ‘The Grossly Misunderstood “Banality of Evil” Theory’, Haaretz (12 October 2016). ↩︎
38. Цит. по: Perry, Behind the Shock Machine, p. 72. ↩︎
39. Matthew M. Hollander, ‘The Repertoire of Resistance: Non-Compliance With Directives in Milgram’s “Obedience” experiments’, British Journal of Social Psychology, Vol. 54, Issue 3 (2015). ↩︎
40. Matthew Hollander, ‘How to Be a Hero: Insight From the Milgram
    Experiment’, Huffington Post (27 February 2015). ↩︎
41. Цит. по: Bo Lidegaard, Countrymen: The Untold Story of How Denmark’s Jews Escaped the Nazis, of the Courage of Their Fellow Danes — and of the Extraordinary Role of the SS (New York, 2013), p. 71. ↩︎
42. Там же, p. 353. ↩︎
43. Там же, p. 113. ↩︎
44. Там же, p. 262. ↩︎
45. Там же, p. 173. ↩︎
46. Там же, p. 58. ↩︎
47. Peter Longerich, ‘Policy of Destruction. Nazi Anti-Jewish Policy and the Genesis of the “Final Solution”’, United States Holocaust Memorial Museum, Joseph and Rebecca Meyerhoff Annual Lecture (22 April 1999), p. 5. ↩︎
48. Lidegaard, Countrymen, p. 198. ↩︎
49. Там же, p. 353. ↩︎