Британский искусствовед Майкл Баксандалл посвятил исследование тому, на что обычно обращать внимание не принято, — тени как когнитивному феномену, играющем одну из важнейших ролей в понимании разных эпох (от Просвещения до современности) и культур.
Насколько важна проблема тени в научных и художественных поисках эпохи Просвещения, как эти поиски были связаны между собой и как они отозвались в информатике второй половины XX века? Каково просветительское значение тени, то есть какова ее познавательная ценность? И наконец, какова техническая функция тени в восприятии, в изобразительном искусстве и в информационных технологиях, например в робототехнике? На эти и другие вопросы автор пытается ответить в своей книги.
С разрешения издательства публикуем фрагмент из текста:
12. Вопросы восприятия по тени — это, как показала задача Молинью, особые случаи проблемы зрительного восприятия в целом, и три задачи, сформулированные нами в отношении Харона Сюблейра, тоже вписываются в проблематику дисциплины, которая позднее будет названа когнитивной наукой. Первая задача прямиком приводит к проблеме восходящего/нисходящего движения, то есть к проблеме того, ТЕНИ И ПРОСВЕЩЕНИЕ ные визуальные элементы — валёры, разрывы, пятна, группы, линейные повторы и т. д. — в структуры всё более высокого уровня, и, наоборот, в какой степени мы упорядочиваем рассеянное множество элементов, черпая из нашего опыта мира модели — подобные человеческой фигуре, — в которые могут быть уложены элементарные тела. Вторая задача приводит к проблеме того, в какой степени наше зрительное восприятие мира сводится к определению и истолкованию краев, к движению от различий в степени освещенности, доступных субъекту, к физическим контурам объекта; и, соответственно, насколько полной является информация, предоставляемая краями, а также — расширение, важное для искусства, — линиями или линейным кодом. Наконец, третья задача, в значительной мере суммирующая первую и вторую, касается в самом широком плане ценности теней для нашего знания о мире и вместе с тем предвосхищает проблему внимания и невнимания. Если окинуть общим взглядом современную науку о зрении, сразу бросится в глаза, что прозревший человек Молинью утратил центральное место в мысленном эксперименте. Сегодня в роли визави кубов и шаров чаще всего выступает массив электронных сенсоров, которые регистрируют параметры освещения и передают полученные измерения в ту или иную систему электросхем, контролируемых какой-нибудь программой. Это вовсе не предполагает, что может быть разработан компьютер, способный видеть или писать красками так же, как Сюблейра, просто у нас есть медиум, позволяющий моделировать перцептивный процесс в исследовательских целях. Критерий интеллектуального понимания, разумеется, требует от этого медиума некоторого родства с человеком, и интересно, до какой степени система электросхем может приблизиться к тому, что мы знаем о системе нейронных сигналов в человеческом мозге. Вопрос о том, может ли компьютер приобрести человеческое сознание или интеллект, мы при этом оставляем в стороне.
Для узких задач нашего исследования восприятия по тени постановка машины на место прозревшего человека Молинью имеет как минимум два важных следствия. Во-первых, она существенно смещает угол проблемы. В современных условиях вопрос не в том, по чему нужно идентифицировать куб или шар — по тени или по фигуре, а скорее в том, какую информацию об объекте можно в принципе извлечь из тени. И, во-вторых, какая программа способна извлечь эту информацию лучше всего и максимально близким к человеческому путем (хотя последнее выходит за рамки нашего интереса). Второй из этих вопросов — почти пренебрежимая проекция первого. Большинству схем и программ, применяемых в машинном зрении, очень нелегко совладать с тенью. Хуже того, неподатливость тени порой, как кажется, приводит к тому, что она игнорируется как слишком зыбкий и/или мешающий зрению элемент. И что еще хуже, «тень» как категория перцептивных объектов, простирающаяся от падающей тени до наклонных и косых полутеней, плохо согласуется со схематизацией вещей.
