Новая книга издательства Fortis Press — исследование Гарольда Инниса, получившее признание в академической среде. Иннис вносит важный вклад в дебаты о влиянии медиа (камня, папируса, глиняных табличек, пергамента, бумаги) на развитие человеческого сознания и обществ и прослеживает развитие человечества от устных традиций дописьменных культур до первых электронных медиа, опираясь на разработанные им понятия устной коммуникации, перекоса в сторону или ориентации на время и пространство и монополии на знание.

С разрешения издательства публикуем ознакомительный фрагмент из книги:

Пытаясь понять основу этих различных тенденций, мы сталкиваемся с проблемой империи и, в частности, с факторами, ответственными за успешное действие «центробежных и центростремительных сил». При обустройстве обширных территорий коммуникация играла жизненно важную роль, и существенно, что три периода, выделенные Брайсом, приблизительно совпадают соответственно с эпохой господства глины и папируса, эпохой господства пергамента и, наконец, с эпохой господства бумаги. Эффективное управление крупными территориями в очень значительной степени зависит от эффективности коммуникации.

Значение носителей информации для цивилизации отражается в понятиях времени и пространства. Такие долговечные носители, как пергамент, глина и камень, ставят во главу угла время. Эти тяжелые материалы способствуют развитию архитектуры и скульптуры. Такие менее долговечные и более легкие носители, как папирус и бумага, ставят во главу угла пространство. Они способствуют административной деятельности и торговле на обширных пространствах. Благодаря завоеванию Египта Рим получил доступ к папирусу, который стал основой большой бюрократической империи. Материалы, ставящие во главу угла время, благоприятствуют децентрализации и институтам иерархического типа, в то время как материалы, ставящие во главу угла пространство, благоприятствуют централизации и менее иерархическим системам управления. Такие крупномасштабные политические организации, как империи, следует рассматривать с точки зрения двух этих измерений — пространства и времени; эти организации существуют, преодолевая тенденциозность носителей, чрезмерно упирающих на то или иное из измерений. Процветают же они в условиях, когда цивилизация отражает в себе влияние более чем одного носителя и когда перекос одного из них в сторону децентрализации компенсируется перекосом другого в сторону централизации¹.

Историю Запада удобно разделить на рукописный и печатный периоды. Рукописный период отмечен значением различных носителей — таких, как глиняные таблички Месопотамии, папирусные свитки Египта и греко-римского мира, пергаментные кодексы позднего греко-римского мира и раннего Средневековья и бумага, проникшая в западный мир из Китая. В том, что касается печатного периода, мы можем учитывать только такой носитель, как бумага, но можно отметить внедрение машин в бумажной промышленности и типографском деле в начале XIX в. и переход к использованию древесины в качестве сырья во второй половине этого века.

Было бы самонадеянностью утверждать, что письменное или печатное слово определяло судьбу цивилизаций, и мы должны принять во внимание предупреждение Марка Паттисона о том, что «авторы, которым свойственна профессиональная тенденция придавать чрезмерное значение своему занятию, всегда имели привычку преувеличивать влияние печатного слова»². Мы склонны недооценивать значение устного слова и забывать о том, что оно оставило мало осязаемых следов. Мы можем чувствовать его значимость³ даже для современной цивилизации и можем заметить его влияние в великой литературе героического века⁴ тевтонских народов и Греции и в воздействии⁵, оказанном его открытием в европейских сагах в конце XVIII в., на литературу северных народов. До изобретения письменности ритм и размер стиха подчеркивала музыка, облегчая задачу запоминания. Поэзия важна с точки зрения ее вклада в устную традицию. Как отмечал Сепир, «многие первобытные языки обладают богатством форм и изобилием выразительных средств, намного превосходящими формальные и выразительные возможности языков современной цивилизации»⁶. Письменная же традиция оказала на них ограниченное влияние.

Поколения, приученные к традиции рукописного и печатного слова, едва ли в состоянии оценить устную традицию. Лингвисты полагают, что устное слово зародилось где-то на полпути между пением и речью, будучи средством выражения сильных ощущений, нежели внятным высказыванием⁷. В устах индивидуума оно противостояло языку, описываемому как сумма слов-картинок, хранящихся в разуме всех индивидуумов, разделяющих одни и те же ценности. Согласно Кассиреру⁸, язык преобразовал неопределенную идею в определенную и удерживал ее в пределах сферы конечных определений. Устное слово оставило свою печать на творениях ума, придав им определенную форму, и вырвалось из тотальной сферы сознания. Однако речь индивидуума не прекращала борьбы с языком, непрерывно внося в него поправки. «С чисто грамматической точки зрения история языка — не что иное, как история его порчи» (Лонсбери)⁹. Герберт Спенсер писал, что «язык следует рассматривать как помеху мысли и в то же время как ее необходимое орудие; мы должны сохранять четкое представление об относительных возможностях знаков в плане передачи простых идей»¹⁰. Пожалуй, Метерлинк отдал дань уважения непреодолимой силе печатного слова, написав: «Ошибочно думать, что одно лишь слово служит истинным общением между людьми <…› Но стоит нам захотеть действительно сказать друг другу что-нибудь, и мы принуждены молчать»¹¹. «lIs ne se servent de la pensée que pour autoriser leurs injustices, et n’emploient les paroles que pour déguiser leurs pensées» (Вольтер)¹².

1. Тема фундамента политической организации разбирается в: F. J. Teggart, The Processes of History (New Haven, 1918), p. 11. ↩︎
2. Mark Pattison, Milton (London, 1923), p. 67. ↩︎
3. Речь не идет о механизированном устном слове, которое явно имел в виду Гитлер в Mein Kampf. «Я знаю, что устное слово дает гораздо большую власть над людьми, чем слово письменное. Величайшие перемены в мире никогда не совершались гусиным пером. Той си-лой, которая вызывала грандиозные сдвиги политической и религиозной природы, от начала времен была магическая сила устного слова». ↩︎
4. См.: H. M. Chadwick, The Heroic Age (Cambridge, 1926). ↩︎
5. Cм.: Emery Neff, A Revolution in European Poetry 1660-1900 (New York,
   1940), ch. 2. ↩︎
6. Edward Sapir, Language: an Introduction to the Study of Speech (New York, 1921), р. 22; Эдвард Сепир, Избранные труды по языкознанию и культурологии (Москва, 1993), С. 41-42. ↩︎
7. C.: Otto Jesperson, Mankind, Nation and Individual from a Linguistic Point of View (Oslo, 1925), p. 5-13. ↩︎
8. Ernst Cassirer, Language and Myth (New York, 1946), р. 81; Эрнст Кассирер, Избранное: Индивид и космос (Москва — Санкт-Петербург, 2000), C. 373. ↩︎
9. Цит. по: Jesperson, Mankind, Nation and Individual, p. 139. ↩︎
10. Herbert Spencer, Philosophy of Style: An Essay (New York, 1881), p. 11. ↩︎
11. Цит. по: Graham Wallas, The Great Society (London, 1914), р. 263; Морис Метерлинк, Полное собрание сочинений (Петроград, 1914), т. 2, с. 25. ↩︎
12. «Они пользуются мыслью, чтобы обосновывать свои несправедливости, а словами для того, чтобы скрывать свои мысли». Voltaire, Euvres complètes (Paris, 1879), t. 25, p. 423; Вольтер, «Разговор Каплуна и Пулярды», в: Вольтер, Мемуары и диалоги (Москва — Ленинград, 1931), т. II, c. 90. ↩︎