В Москве только что закончилась крупнейшая книжная ярмарка non/fiction, к которой издательства традиционно готовят главные новинки года. Одна из таких новинок – книга Анны Соколовой «Новому человеку — новая смерть?Похоронная культура раннего СССР». Это работа о том, как в молодом большевистском государстве переизобретали политику смерти и погребения. Вопрос о том, что представляли собой в материальном и символическом измерениях смерть и похороны рядового советского горожанина, изучен мало. Между тем он очень важен для понимания того, кем был (или должен был стать) «новый советский человек», провозглашенный революцией. С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикуем отрывок о том, как публичные похороны становились формой политической манифестации.
Частные похороны в дореволюционной России были строго конфессиональными. В дополнение к описанной во Введении системе похоронного администрирования, в которой важнейшую роль играли религиозные институты, сам способ погребения и обряд также были строго детерминированы конфессиональной принадлежностью умершего. Для лиц православного вероисповедания это означало, что похоронить человека без священника, минуя церковное было практически невозможно. Обязательным было участие священника в похоронной процессии. Регламентировалось и само устройство похоронной процессии, надписи на траурных венках, внешний вид и одежда умершего . Другой важнейшей чертой похоронной культуры в дореволюционной России был ее публичный характер. Разделенные на разряды и чины погребения в зависимости от сословной принадлежности и благосостояния умершего, похороны, в какой бы среде они ни происходили, редко когда были частным семейным делом. В крестьянских похоронах вся община оказывалась включена в похоронные ритуалы, помогая семье умершего с приготовлением поминок, уборкой дома, выносом тела и рытьем могилы. В городах торжественная траурная процессия, следовавшая от дома умершего к церкви и на кладбище, становилась заметным общественным явлением. Публичность похорон позволяла близким и родственникам умершего продолжать действовать как представителям своей сословной группы, хоронить человека не только как члена семьи, но и как члена общины или сословия. Количество лошадей, пышность убранства и траурной колесницы свидетельствовали о благосостоянии семьи и том уважении, которое родственники оказывают покойному, заказывая похороны по тому или иному разряду. Однако к середине XIX века становится очевидно: публичные похороны обладают еще одной функцией, актуализирующейся за пределами собственно похоронного обряда и узких сословных групп. Формируется особый, параллельный основному похоронно-поминальному обряду набор практик, посредством которых стали выражаться смыслы, изначально этому обряду не присущие. Речь идет об использовании похоронного обряда как средства политической манифестации.
Использование публичных похорон для политических манифестаций, без сомнения, стало следствием нарастания внутренних конфликтов в российском обществе. Усиление цензуры, последовательный отказ от конституционных реформ, с одной стороны, и рост революционного движения, с другой, оставляли всё меньше и меньше возможностей для открытого политического высказывания. В поисках площадки для сравнительно безопасного политического действия общество не случайно обращается именно к похоронам, в которых как таковая обрядовая функция всё чаще совмещалась или даже замещалась перформативной . Такое использование похорон не было уникальным явлением. Так, например, во второй половине XVIII века во Франции была отмечена волна «похоронных бунтов», когда городская беднота использовала похороны как предлог для выступлений и добивалась удовлетворения определенных политических требований.
Похороны не случайно становятся уникальной публичной площадкой для политического высказывания в ситуации отсутствия политических и гражданских свобод. Несмотря на строго прописанный церемониал православных похорон, сама по себе традиционная практика публичного выражения скорби создавала дополнительные возможности для высказывания. Многообразие символики на похоронах, траурные венки с лентами, традиция плачей и причитаний, сама по себе похоронная процессия и надгробные речи—всё это давало множество возможностей для того, чтобы выразить свою позицию, а главное—позволяло открыто собираться огромной толпе единомышленников. К привычным символам могли добавляться и специфические—отсылающие к биографии покойного или его взглядам. Так, на похоронах Достоевского «женские курсы хотели вместо венков нести на подушках цепи <…> в память того, что он был закован в кандалы».
Такого рода тенденции способствовали, в свою очередь, введению новых формальных ограничений в похоронном ритуале. Так, практика использовать траурные венки для политических лозунгов приводит к официальному запрету на «ношение венков с надписями или без оных, а равно и иных знаков и эмблем, не имеющих церковного или государственно-официального значения», «при следовании погребальных шествий в церковь для отпевания и на кладбища для погребения» . Данный запрет был наложен специальным синодальным распоряжением и, по свидетельству современников, стал прямым следствием проведения на похоронах политических демонстраций . После похорон И.С. Тургенева в дополнение к этому был введен запрет нести гроб до кладбища на руках.
Отдельные случаи, когда похороны проводились с нарушением устава Русской православной церкви, фиксируются исследователями с середины XIX века. Первые же случаи подобного рода свидетельствуют о том, что обнаруживается устойчивая тенденция к использованию похорон как удобной площадки для выражения оппозиционной политической позиции: похоронная процессия стихийно превращалась в политическую демонстрацию, при этом лозунги часто украшали траурные венки, а шествие оканчивалось так называемой гражданской панихидой, т.е. речами, произносимыми на кладбище у могилы. Поводом для неклассических похорон во всех этих случаях был общественный резонанс, связанный с личностью, обстоятельствами и/или самим фактом смерти усопшего. В похоронах такого типа принимали участие лишь отдельные слои общества—в первую очередь студенты и другая «прогрессивно настроенная молодежь»,—которые устраивали «гражданскую панихиду» или демонстрацию стихийно. Такие похороны сильно отличались от классического православного погребения. Однако в некоторых случаях, например на похоронах Некрасова, гражданская панихида сочеталась с церковным отпеванием. В других—например, при погребении многих революционеров, погибших в 1905 году,—церковное отпевание отсутствовало. Объединяло все эти случаи также то, как реагировала власть и общество на смерть этих людей еще до их похорон. После известия о смерти человека, на похоронах которого могла пройти манифестация, власть принимала меры, чтобы снизить возможный резонанс, утаить маршрут перемещения тела или место отпевания, сделать похороны как можно менее людными, вводила дополнительные обязательные занятия в университетах и т.д.
Возможно, первыми публичными похоронами, привлекшими особое внимание властей и ставшими поводом для стечения огромного числа людей, стали похороны А.С. Пушкина в январе 1837 года. Хотя во время похорон Пушкина не выдвигались политические лозунги, проститься с поэтом пришло более 50 тысяч человек, а антифранцузские настроения, распространившиеся в связи с французским подданством Жоржа Шарля Дантеса, побудили власть, опасавшуюся массовых беспорядков в связи с похоронами, попытаться эти беспорядки предотвратить.
По всей видимости, именно стремление властей предотвратить беспорядки на похоронах, а также то, что против Пушкина наряду с другими участниками дуэли было заведено уголовное дело в связи с запретом дуэлей, «неблагонадежность» поэта и его слава вольнодумца при жизни стали причиной того, что его отпевание было в последний момент тайно перенесено из Исаакиевского собора в небольшую Конюшенную церковь. Само отпевание состоялось в час ночи, и спустя три дня гроб с телом поэта был перевезен для захоронения в Святогорском монастыре под Псковом со специальным предписанием: «Чтобы при сем случае не было никакого особливого изъявления, никакой встречи, словом никакой церемонии, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина».
Усилия властей, направленные на то, чтобы похороны Пушкина были как можно более тихими и малолюдными, увенчались успехом, но этот эпизод следует рассматривать скорее как прелюдию публичных политизированных похорон в России. Хотя, по мнению В.Г. Короленко, лишь тайные похороны («Тело самого Пушкина, как известно, было выволочено из Петербурга подобным же образом (так же, как тайно вывозили тело Грибоедова.—А.С.), бесчестно и тайно») позволили сдержать массовые публичные выступления в 1837 году. Как бы то ни было, исследователи однозначно сходятся в том, что первыми по-настоящему особенными похоронами стали похороны Н.А. Некрасова в 1887 году . По мнению исследовательницы «красной» обрядности Н.С. Полищук, «первыми „невиданными… и по многолюдству, и по внешнему виду“ были похороны Н.А. Некрасова (декабрь 1887 г.). Именно на них впервые была нарушена традиционная структура траурной процессии: священник—колесница с покойным (или гроб на руках)—провожающие. На похоронах Н.А. Некрасова процессию „стихийно“ возглавила толпа молодежи с несколькими огромными венками, „украшенными надписями“…».
По воспоминаниям В.Г. Короленко, бывшего свидетелем этих похорон, то действие, которое производили работы Некрасова на молодежь, сделало неизбежным выступления на его похоронах:
«Когда он умер (27 декабря 1877 г.), то, разумеется, его похороны не могли пройти без внушительной демонстрации. В этом случае чувства молодежи совпадали с чувствами всего образованного общества, и Петербург еще никогда не видел ничего подобного. Вынос начался в 9 часов утра, а с Новодевичьего кладбища огромная толпа разошлась только в сумерки. Полиция, конечно, была очень озабочена».
Новый ритуал публичного политического прощания развивается на протяжении всей второй половины XIX века. Похороны актера Александра Мартынова (1860), писателей Добролюбова (1861), Достоевского (1881), Тургенева (1883), Салтыкова-Щедрина (1889) и Шелгунова (1891) сопровождались демонстрациями с участием десятков тысяч людей. Напор толпы, по воспоминаниям современников, был столь силен, что полиции приходилось лишь отступать в сторону. Поняв, что «публичные похороны харизматических идеологов-мыслителей стали неотъемлемой чертой русской общественной жизни», власти старались делать всё возможное для того, чтобы свести к минимуму политическое содержание публичных похорон и/или не допустить распространения информации о них. Так, например, после смерти Тургенева, который скончался после продолжительной болезни во Франции, «шеф полиции Плеве запретил распространять какую бы то ни было информацию о маршруте поезда, дабы избежать „торжественных встреч“; также принимались меры к тому, чтобы рассеять общественный ажиотаж вокруг похорон. Некий офицер в то время написал, аргументируя необходимость цензуровать репортажи газетных корреспондентов, посылаемые в Петербург: „Нет сомнения, что они будут телеграфировать в Санкт-Петербург о том, что тело Тургенева проследовало через Псков, и о встрече его в городе, и я заранее уверен, что они попытаются придать всем этим вещам как можно более широкое и торжественное значение, значение, которого они в действительности не имеют“».
Проект реализуется победителем конкурса по приглашению благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина.