В нерегулярной серии текстов «Рупор Смены» при участии критиков и журналистов продолжает разбираться со странными, сложными и необычными проявлениями современной отечественной музыки. Мы просим авторов порассуждать о том, что сегодня может означать пространный термин «экспериментальная музыка» и рассказать о нескольких артистах, которым он мог бы подойти. Тексты серии «Русское поле экспериментов», с одной стороны, возможно, послужат ключом к пониманию процессов, происходящих в музыкальной сцене, а с другой — станут to-listen листами: гораздо более интересными, чем вам предложит Spotify.
Второй текст серии написал Артем Абрамов — исследователь, музыкальный журналист, редактор издательства «Шум», автор телеграм-канала ain’t your pleasure.
Я не думаю, что возможно говорить о существовании некой экспериментальной музыки как отдельной категории звучащего мира, ведь зачастую музыка сама по себе – результат эксперимента.
Конечно, вне маркетинговых терминов «экспериментальной» можно назвать ту музыку, что сегодня работает над преодолением очевидных и устоявшихся техник звукоизвлечения. Но жажда этого преодоления возникла отнюдь не сегодня и даже не в XX веке. Этот эксперимент и есть вечный двигатель музыкального прогресса, поиск тех приемов, точек опоры и новых оптик, что могут сдвинуть ее понимание в дальнейшем, а то и сами символические системы, в которых музыка существует. Здесь вообще необходимо вспомнить, что такое музыка – это один из способов передачи информации путем особой организации звуков. Физическое явление, осязаемое во времени и пространстве, но притом неуловимо напоминающее нематериальную когнитивную структуру – мысль. Может ли мысль быть экспериментальной сама по себе?
Конечно, за некоторыми видами музыки тянется долгий шлейф устойчивых ассоциаций об эксперименте, которым они были когда-то. Один из самых ярких примеров – шумовая музыка и ее многочисленные вариации. Но с тех пор, когда немногие одиночки впервые записывали пластинки белого шума, используя лишь принцип обратной связи, впервые конструировали инструменты, не учитывавшие европейские системы высоты и протяжности звука или же просто организовывали стабильную нестабильность звукового хаоса, прошло как минимум пятьдесят лет. Ныне вы можете купить набор гитарных педалей, пропустить через них любой звук, и вуаля. Вы – нойз-музыкант, представитель признанного, хоть и все еще специфического жанра, который затевался как антимузыка. Про целое поколение форматных поп-артистов, включающих в свои работы структурированный или даже не особо опредмеченный шум, можно и вовсе не говорить. Самые горячие годы тех же Death Grips или Sleigh Bells уже давно позади.
Эксперимент и отличается от своих долговременных последствий не очевидным эффектом, но невозможностью предсказать, на что и как именно повлияет этот эффект. Эксперимент в музыке – это не только техническая условность или чисто материальное нововведение, а предложение использовать эти условности и нововведения в дальнейшем. Как этот эксперимент происходит, что служит необходимым поводом для обращения к нему и почему его итог не столь важен, как сам процесс эксперимента, я покажу на примере семи музыкальных актов из различных уголков родины.
Атомно-Хрустальный Карнавал
Постпанк из Петербурга, что предпочитает не идти проторенной тропой российской ипостаси этого стиля, как его понимают многочисленные поклонники и исполнители, но выбирает радикально инаковый образ действий. АХК – это не печальная поп-музыка мира, в котором никогда не наступит завтрашний день, и не отвлеченные мелодии размытых абрисов этого завтра. АХК – это музыкальный проект даже не в первую очередь. Это коллектив художников, выбравших совместное музицирование в качестве удобного общего знаменателя для выражения волнующих их идей. Нигилистической свободы личности, постоянной возможности ее воплощения в каждом жесте и радости от исполнения этих жестов, подчас весьма дикой. Радикально несовременное мышление: так заявляло о себе достаточное количество творческих натур по обе стороны Атлантики на рубеже 1970-80-х. Но только последние играли песни растворения эго в непонятках постиндустриальной эпохи, да и средства их были зачастую весьма ограничены. АХК же на инструментальные ограничения плюют так же, как и на скорбное нытье. Вряд ли вы сможете найти группу, которая задействует звуковые коллажи, перкуссионную импровизацию, разрождающуюся неожиданной виртуозностью гитарную примитивщину и заезды в академизм одновременно. Ощущения от прослушивания АХК напоминают чувства, что приходят со звуками «Весны священной» (вариацию которой они, кстати, играли) – в людях рядом начинаешь видеть кого-то поприятнее простых ближних.
Cage of Creation
Еще один околопостпанковый акт, на сей раз из Сергиева Посада. В отличие от АХК, Cage of Creation играют куда мрачнее, да еще и не дураки вжарить блэк-метала, когда требуется (из блэк-металической тусовки они и вышли). Смесь постпанка с блэком – вообще штука достаточно популярная в узких кругах в последние лет шесть. Но если приблэкованный постпанк в основном близок готической волне жанра, то есть попыткам здорово рубить понятный рок, Cage of Creation идут другим путем. Они не менее понятно показывают, что случается, когда играть этот самый рок невмоготу. Cage of Creation заняты отображением моментов, когда человека покидает разум. И речь здесь даже не про наркотики или душевные недуги. Один свой альбом участники «Клеть» записывали неподалеку от шаманской святыни и в соответствующем трансовом состоянии. И их зарисовки вполне достоверны. Если вы не читали о возможном вреде осознанности или у вас просто нет на это времени, послушайте «Клеть». Образы, на которых они спекулируют, и правда походят на вещи, что можно увидеть во время медитации, которая пошла совсем не так, как задумывалось.
Lashblood
Несколько схожая с Cage of Creation команда из Ставрополя: объединяют их не только аналогичные взгляды на жизнь, но и корни в отечественном блэк-андерграунде. Lashblood, однако, этих корней держатся крепче. Проект и возник из несколько утрированного блэк-метала современного образца: участники группы решили посмотреть, что будет, если на современных мощностях сыграть блэк не внимательный к звуку и инструментальным наворотам, а ездящий на минимально возможном количестве мелодических фигур с обязательным их преображением. Музыка Lashblood в какой-то мере напоминает композиторский минимализм, вот только минималисты даже в отчаянно-тотальных сочинениях вроде вещей Гленна Бранки и Риса Чатэма боялись солирующих инструментов. Lashblood не боятся: и используют не только гитару, но и саксофон. Неудивительно, что при всем злобном драйве под них интереснее скорее валяться с книжкой на диване, чем угорать под сценой.
iatemyself
К слову, о чтении. Этого шумовика из Томской области достаточно помотало между всеми тремя российскими столицами и двумя побережьями США. Где-то там он и заразился любовью к американской постмодернистской литературе. Кроме Филипа К. Дика, общего кумира всей мировой электронной братии, iatemyself весьма ценит Томаса Пинчона, Дэвида Фостера Уоллеса и Сэмюела Дилэни, и это заметно отразилось на его сочинениях помимо отсылочек в нейминге треков и релизов. Его нойз нарративен: редко можно встретить шум одновременно настолько плотный и апеллирующий и к голове, и к эмоциям. Артист как-то раз заявил, что хочет стать звуковой волной, не теряя при этом человеческих качеств. Заразительная и увлекательная трансмиграция: на одном из его концертов ощутимо казалось, что подсвеченные зелеными софитами доски пола превращаются в микросхемы, по которым бежит электрический ток. После другого концерта у меня случилась кратковременная сенсорная депривация.
Студия неосознанной музыки
Костяк этого петербургского коллектива – два музыканта-импровизатора из Сибири: Максим Евстропов (вокал, электроника), и Александр Маркварт (гитара, электронные ударные, синтезатор). Периодически к ним присоединяется духовая секция – Степан Качалин (труба) и Владимир Лучанский (альт-саксофон). Подобно некоторым импровизационным актам, СНМ выстраивают свой звук за счет заранее сочиненных фрагментов, которые развивают в процессе совместной игры. Но если обычно идиоматическая импровизация играет с возможностями самого звука как переживания и самостоятельного явления, то СНМ – штука стопроцентно танцевальная. Причем ритм задает поэзия Евстропова, строчки которой он придумывает на ходу, отталкиваясь от обговоренных группой тем, и затем повторяет некоторые из них, концентрируя аудиторию на сжатой и отточенной мысли. Остальные музыканты следуют этому ритму, но не подстраиваются под него полностью. На выходе получается музыка предельно телесная, бьющая по ушам и костям не хуже экстремального техно, но лишенная техноидной механизации сознания и движений.
Tyagotenie
То, что делают самарцы Tyagotenie, можно приблизительно описать как фолк-рок, но с упором именно на фолковую составляющую. Типичный рок-инструментарий Tyagotenie работает в качестве необходимой опоры их главного оружия – археофутуристического союза технологии (терменвокс, наложенные на вокал эффекты) и традиции (одну из главных ролей в их музыке играют партии различных струнных). Притом терменвокс Tyagotenie задействуют не для производства фоновых шумов и сопроводительных звучков, а в качестве равного голоса в их многозвучии. Струнные же направляют этот поток в русло чего-то потустороннего: их атональный гул сродни оркестровкам и синтезаторным эффектам из фильмов ужасов. Саспенс – главное впечатление от музыки этой группы, притом это саспенс не точечный, облегченный моментами разрядки и нарастания, а непрерывный, обрывающийся лишь с концом композиции. Tyagotenie называют посттрадиционным коллективом, и вполне заслуженно. Не апеллируя к какой-то конкретной музыкальной традиции, они тем не менее ухватывают один из принципов действия практически любой традиционной музыки: создание звука как средства профилактики тревоги, беды и конфликта. Обратите внимание на их последний альбом «Жар» – он работает в точности так.
Рафлезия
«Рафлезия» тоже играют безусловно народную музыку, но народную в совершенно ином, панковском смысле. Они сами конструируют инструменты – синтезаторы, эффекты и перкуссию – и часто используют собранное наобум. Подход не новый – часто произведения такого рода, от оригинального индастриала и синтпанка до первых релизов Posh Isolation, позиционировались как этническая музыка современных городских племен. Рафлезия действуют и внутри, и вне этой вены. Их музыка очень замкнута на себе, но эта замкнутость исходит из романтического восприятия внутреннего космоса, а не из отвращения к окружающему. Слушать «Рафлезию» – все равно что играть в инди-платформеры вроде Blasphemous. За неказистой (но притягательной именно из-за этой непритязательности) внешней стороной обнаруживается мифическая музыка, рисующая мир как масштабный спектакль. Верить которому совершенно необязательно.
Проект реализуется победителем конкурса «Общее дело» благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина
