В погоне за странными, сложными и необычными проявлениями современной культуры «Рупор Смены» вместе с музыкальными журналистами и критиками пускается в исследование российской «экспериментальной музыки». Музыки, которая не вписывается в границы существовавших прежде музыкальных жанров и одним своим появлением декларирует их условность. Тексты серии «Русское поле экспериментов», с одной стороны, возможно, послужат ключом к пониманию процессов, происходящих в музыкальной сцене, а с другой — станут to-listen листами: гораздо более интересными, чем вам предложит Spotify.
Первый текст для серии написал Леонид Кравченко, автор телеграм-канала What’s That Noise?. Кстати, едва ли не половина артистов, о которых он пишет, по странному совпадению выступит в Казани уже на этой неделе — на фестивале AWAZ.
Понятие «экспериментальная музыка» сегодня довольно сильно девальвировано: для привлечения большего внимания организаторам фестивалей или администраторам сообществ в соцсетях зачастую приходится причислять к ней более понятных широкой публике музыкантов. К счастью, для этого необязательно идти на компромисс с совестью – поп-музыка тоже может быть экспериментальной.
В качестве примера тут можно привести творчество Екатерины Шилоносовой, более известной как Kate NV. Ее альбом «Room for the Moon» стал одним из хитов 2020 года, и на нем мы можем слышать милые ностальгические инди-поп-песни, понятные самым разным слушателям. Но эта музыка не так проста: в ней можно обнаружить влияния академического минимализма, джаза, японской этнической музыки, нестандартные ритмические конструкции и сложный многослойный саунд. Да и ностальгия в ней – это не попытка просто воспроизвести саунд прошлого, а, скорее, хонтологическая фантазия об утопической версии восьмидесятнической музыки, которой в действительности никогда не существовало, и приятному чувству узнавания здесь неизменно сопутствует тоска об утрате. Но сложные концепции и музыкальные ходы представлены здесь в доступной и привлекательной форме – в результате «Room for the Moon» нашел немало слушателей среди любителей как инди-поп-музыки, так и более экспериментальных жанров.
Зачастую эксперимент противопоставляет себя традиции, но порой он, напротив, на нее опирается. Корневая музыка вполне может оказаться для современного слушателя откровением, причем это относится не только к экзотическим для него культурам, но и к наследию его собственной страны: все-таки в массовом сознании народная музыка зачастую представлена в сильно опошленном виде. У фолк-традиций есть огромный потенциал к взаимодействию с современными влияниями – речь не о популярных в девяностые обескровленных адаптациях для западного среднего класса (нью-эйдж, world music и т.д.), а о более тонком и серьезном подходе. Его можно обнаружить, например, в творчестве проекта Анастасии Толчневой Lovozero. Анастасия вдохновляется как современными технологиями и арт-течениями (вроде алгоритмической музыки), так и музыкой русского севера. Ее альбом «Moroka» создан на стыке этих влияний: он состоит из авторских композиций с аранжировками в духе нестандартного эмбиента, но пение Анастасии демонстрирует ее глубокое понимание народной музыки. При этом образы из ее песен не принадлежат определенной традиции: они универсальны и могут найти отклик у любого слушателя. «Moroka», как и более ранние записи Lovozero «Zagovory» и «Zemli» (единственный альбом Анастасии в составе дуэта Tikhie Kamni), говорит с современным слушателем на понятном ему языке, в то же время немного приближая его к более древним традициям.
Еще один хороший образец экспериментов на стыке корневой музыки и современных технологий – недавний альбом Кати Ширшковой «Pond». Его первая часть – произведение для женского хора, повторяющего рефрен «Как задумчива печаль в сумерках в саду». В этом пении чувствуется влияние русской народной и академической музыки, но композиция развивается уже по другим законам: она будто распадается на части и собирается вновь, постоянно видоизменяясь, а хором управляет… механическая лягушка. Во второй части Ширшкова препарирует запись первой – в итоге музыка уходит далеко от своей начальной точки, трансформируясь во что-то совершенно новое. В произведениях Толчневой и Ширшковой нет никакой экзотики или псевдоархаики – это абсолютно современная музыка, по-новому раскрывающая потенциал фолк-традиций.
Важным направлением экспериментальной музыки с самого начала было использование звуков окружающего пространства: как исходный материал для изобретенной Пьером Шеффером конкретной музыки или вовсе в виде необработанных полевых записей. Последние зачастую используются в формате релизов типа «Звуки природы для релаксации», но есть и более серьезный подход, призванный заставить слушателя искать интересные моменты в повседневном звуковом фоне. Эксперимент здесь состоит в том, чтобы выявить потенциал звуков, которым мы обычно не придаем значения.
Сегодня в России есть немало профессиональных музыкантов и просто энтузиастов, собирающих полевые записи и использующих их в своих работах. Например, проект Ивана Бушуева, Юлии Глуховой и Ольги Бороздиной звука среда – это звуковой дневник в форме Telegram-канала, каждую среду выкладывающий саундскейпы из разных частей России: московского метро, пермской филармонии, петербургской кофейни, крымского монастыря и многих других мест. Похожий проект Field Diary открыт уже для всех желающих (в том числе и для любителей): он выпускает на лейбле brokentapesrecords ежемесячные отчетные компиляции с работами, записанными в прошедший период (а открытый Telegram-чат позволяет наблюдать за творческим процессом). На этом же лейбле выкладываются и отдельные работы – например, часовую дроун-композицию, собранную из гула трансформаторов и органной музыки (есть также отдельный чат специально для любителей трансформаторов).
Более концептуальные произведения из найденных звуков создает саунд-артистка Анастасия Галеева. Под вывеской a c e a она выпускает короткие, но очень запоминающиеся работы, среди которых есть, например, эмбиент из супермаркета, коллаж из звуков с неизвестными источниками и даже запись тишины – точнее, того, что мы обычно называем этим словом. Диана Романова собирает из полевых записей сложные коллажи в духе конкретной музыки, а Элина Большенкова создает на их основе глубокие электроакустические дроуны. Эти молодые и очень талантливые звуковые художницы еще не выпускали полноформатных записей, но следить за их творчеством уже сейчас крайне интересно.
Импровизационная музыка экспериментальна уже потому, что музыкантам точно не известен конечный результат их игры, но и помимо этого в ней есть много возможностей для опытов: исследования возможностей инструментов, их нестандартных комбинаций, использования немузыкальных объектов и т.д. Многие эксперименты такого рода можно обнаружить в творчестве одного из самых известных и разноплановых российских импровизаторов Ильи Белорукова. В его огромной дискографии есть и шумовая музыка с препарированным саксофоном, и опыты в электроакустической импровизации, и экспериментальные композиции с подходом, родственным Джону Кейджу. Скажем, в недавней работе «Nrd Drm Two, 100-1000, Forward and Reverse» Илья сделал своим соавтором mp3-кодек с максимальной степенью компрессии – в итоге 20-минутная композиция поместилась на 3,5″ дискету, а исходный материал обзавелся неожиданными саунд-эффектами. Записи Белорукова зачастую звучат очень необычно и побуждают слушателя разбираться, как они вообще сделаны – а музыкант охотно это объясняет в сопроводительной информации к альбомам.
Еще одна область для экспериментов – это изучение акустики помещений, в случае с импровизационной сценой принимающее более радикальные формы, чем привычные уже концерты в музеях. Из-за слабой окупаемости импров-концерты порой проходят в довольно необычных местах, что может приводить к интересным творческим результатам. Тому же Илье Белорукову как-то довелось играть с португальскими музыкантами в шахте лифта. Перед их выступлением состоялся сет Бориса Шершенкова и Константина Самоволова: один музыкант играл в той же шахте, а второй находился этажом выше и сбрасывал шарики на расположенный внизу барабан. И если музыкальность такого звукоизвлечения будет очевидна не всем, то насчет его экспериментальности вопросов точно не возникает.
Некоторые музыканты экспериментируют с тем, чтобы попробовать себя в несвойственных им стилях. Это может пойти на пользу и самим стилям: свежий подход и «незамыленный глаз» порой способны привести к неожиданным открытиям. Ярким примером такого подхода может послужить Иван Золото: он неоднократно создавал достаточно успешные проекты и лейблы, а затем бросал их и начинал что-то принципиально новое. В дуэте Love Cult Иван играл мечтательный дроун-фолк и гипнотическое техно, а после распада группы начал выпускать гораздо более нойзовый и абразивный сольный материал. В недавно созданном трио Petrozavodsk музыкант пробует себя в тяжелой музыке: группа играет дроун-метал, и именно партии ударных Ивана выделяют ее из ряда остальных групп в таком жанре. Вместо привычных тяжелых ритмов с обилием бас-бочки Золото создает разреженное перкуссионное звучание, более характерное для индастриала или импровизационной музыки. Возникающий диссонанс приковывает внимание слушателя: хорошо заметно, что играет здесь совсем не металхэд – но тем и интересней.
В заключение упомянем также эксперименты в духе «что будет, если в унитаз поезда на полном ходу бросить в лом» – странные опыты, подкупающие своей детской непосредственностью и непредсказуемостью результата. Недавно вышедший альбом группы ТЕХКОМ как раз из этой категории: на нем музыканты, не отягощенные инструментальными навыками и техникой записи, играют то, что в голову взбредет, и просто хорошо проводят время. Их творчество на стыке аутсайдерского искусства и радикальной свободной импровизации абсолютно недетерминировано просто из-за их нежелания (а возможно – и неумения) придать своим «композициям» хоть какую-то структуру и направление развития: что может получиться в итоге, не знают даже сами авторы. В каком-то смысле это и есть по-настоящему экспериментальная музыка.
Леонид Кравченко