fbpx

Смена

Youtube Vk Telegram

центр

современной

культуры

Месяц: Ноябрь 2020

Рубрики
Книги Рупор

5 новых книг о музыке: выбор Ивана Напреенко

Масштабный фестиваль Rodina Set’, посвященный экспериментальной музыке и современному искусству, откроется в «Смене» уже 19 ноября. Чтобы подкрепить практику теорией, мы попросили Ивана Напреенко — социолога, редактора сайта о книгах «Горький» и основателя лейбла NEN — посоветовать 5 книг, которые вышли в 2020-м и в той или иной степени рассказывают об истории музыки. Все книги уже можно купить в нашем книжном магазине.

Элвин Люсье. «Музыка 109. Заметки об экспериментальной музыке».

Санкт-Петербург: Jaromír Hladík press, 2020. Перевод с английского Саши Мороз

Послевоенный американский авангард для русскоязычного читателя нередко предстает туманным, но пленительным континентом. Книга саунд-исследователя, композитора и педагога Элвина Люсье прекрасно годится на роль путеводителя, который вносит картографическую ясность в неосвоенную местность. 

«Заметки» представляют собой сборник эссе, в которых разобраны свыше сотни экспериментальных произведений таких суперзвезд экспериментальной музыки, как Джон Кейдж, Филип Гласс, Стив Райх, Ла Монте Янг, Мортон Фельдман, а также других друзей и коллег Люсье. В основу книги легли лекции, которые автор читал на протяжении четырех десятилетий студентам Уэслианского университета (США), поэтому тексты несут отпечаток живого общения. Чтобы вникнуть в повествование, не требуется никаких специальных знаний: рассказ увлекает обилием закулисных деталей о подготовке каждой работы, на фоне которых размышления об идеях и методах каждого композитора не кажутся пережевыванием сухого теоретического овса. 

В общем, если вы хотите разобраться в американской экспериментальщине второй половины XX века, постичь из первых рук неопределенность, минимализм и особый вкус к пустоте, то книга Люсье придется очень кстати.

Андрей Смирнов. «В поисках потерянного звука. Экспериментальная звуковая культура России и СССР первой половины XX века».

Москва: Музей современного искусства «Гараж», 2020

Совершенно замечательная книга Андрея Смирнова – мультидисциплинарного художника, основателя Термен-центра, руководителя лаборатории звука школы Родченко и участника многих других важных проектов, связанных со звуком. Издание выросло из совместного исследовательского проекта с историком искусства, сотрудницей Третьяковской галереи Любовью Пчелкиной.

В фокусе внимания – главным образом эксперименты российских и советских изобретателей 1910-1930-х. Двигатель эти шаманских инициатив – ощущение (вполне обоснованное), что мир радикально меняется и нужно найти адекватные этим изменениям художественные методы. Найденные решения так или иначе соотносятся с проективным – если пользоваться термином Соломона Никритина – искусством, т.е. нацелен на создание произведений, «из которых можно идти вперед».

Взгляд Смирнова – это взгляд медиаархеолога, который рассматривает прошлое не как совокупность фактов, но как многообразие возможностей. Такой подход, с одной стороны, позволяет увидеть, что Кулибины и новаторы авангарда совершили массу открытий (первыми разработали транзисторы и диоды, опередили мир с идеей лазера, создали первые синтезаторы, вычислительные методы синтеза звука и т.д.), однако, как обычно в России бывает, не смогли воспользоваться этим первенством. Медиаархеология в некотором роде реабилитирует «неудачников», которые оказываются авторами другого будущего. 

Книга – иллюстрированный кладезь малоизвестных феноменов и историй – от экспериментов Льва Термена с гипнозом и бессмертием до 23-й струнной электрогитары парторга Штрянина и говорящих машин Арсения Авраамова.

Владимир Козлов, Иван Смех. «Следы на снегу. Краткая история сибирского панка».

Москва: Common place, 2020

Первое (как это ни удивительно) исследование сибирской панк-волны. Стартовой точкой монументального труда стали интервью с основными героями феномена, которые писатель и режиссер Владимир Козлов собрал для одноименного документального фильма (2014). Материал обработан и дополнен музыкантом и публицистом Иваном Смехом, чьи взгляды на то, что такое хорошо и плохо в музыке, наилучшим образом проясняет мое интервью. 

В «Следах» вторжение прямых авторских интерпретаций в документальный текст минимальны. Как говорит сам Смех, «мои симпатии и антипатии полностью остались за кадром». По существу, повествование представляет собой структурированный поток цитат, который ликвидирует информационные лакуны в образе общеизвестных явлений вроде «Гражданской обороны» и «Инструкции по выживанию» и попутно выводит на свет святых подземных гадов вроде групп «Пищевые отходы» или «Спид». Замечу, что «Следы» документируют лишь советский (до смерти Янки) период, и остается надеяться, что архивариус Смех еще сподвигнется на продолжение в том или ином виде.

Совершенно незаменимая книга для всех, кто вышел из сибирской панк-шинели. Однако важно понимать, что это дотошное исследование не носит характер прозелитского инструмента. Оно, скорее, для уже обращенных адептов, чем для потенциальной паствы.

Дэвид Бирн. «Как работает музыка».

Москва: Альпина нон-фикшн, 2020. Перевод с английского Евгения Искольского

Лидер Talking Heads, он же фотограф, режиссер, писатель и художник Дэвид Бирн разбирает наши отношения с музыкой в их динамике и изменчивости. Его всеядность и восторженная интонация намеренного дилетанта может слегка напрягать, но если ей поверить, то откроется истина, что музыку если кто и спасет, так это любители и дилетанты.

По содержанию книга представляет собой сплав мемуаров автора о том, как, где и с кем он сотрудничал, в какие истории попадал, с фасеточными рефлексиями с позиций психофизиолога слуха, антрополога или техно-оптимиста. Рассказ сдобрен негрузящими цитатами из Адорно, размышлениями о будущем, практическими советами и байками, вроде той, что в США технологию качественной звукозаписи завезли вместе с похищенными у Гитлера магнитофонами, на которых круглые сутки играли немецкие симфонические оркестры.

Главное свойство этого обаятельного издания – в его высокой контагиозности: Бирн буквально заражает читателя своей любовью к звуку. Поэтому книгу в обложке энергичного цвета можно выписывать и продавать в аптеках на случай, если кто-то пожалуется на апатию и пропажу интереса к музыке.

Артем Рондарев. «Эпоха распада. Грандиозная история музыки XX века».

Москва: РИПОЛ классик, 2020. 

Музыкальный исследователь и публицист Артем Рондарев известен, что называется, полемически острой, а проще говоря, панковской манерой вести «Фейсбук», где он не скупится ни на свержение идолов, ни на язвительные реплики в отношении оппонентов. Основные сюжеты рондаревских рассуждений достаточно стабильны: это вопрос подлинности, аутентичности музыкального высказывания (по авторской версии, это не более чем маркетинговый ход, за которым скрываются социальные механизмы), проблема противопоставления массового и высокого искусств (для Рондарева оппозиция совершенно надуманная), наконец, это тема трансгрессии и «выламывания» современных музыкантов из всевозможных рамок и систем (пресловутый «распад» из названия книги).

Все эти сюжеты – сквозные для первой большой книги автора о музыке XX века. Книга условно делится на три части: первая о так называемой популярной музыке, вторая – о джазе, третья – об академическом авангарде. Понятное дело, что лакун здесь больше, чем сказанностей, а подбор героев предельно волюнтаристский: так, например, популярная музыка для Рондарева – это панк и хип-хоп, рок, но не r’n’b. Однако главное, пожалуй, достижение этого труда – в том, что оно вносит в набор фактов историческую логику. Главным действующим лицом в грандиозном процессе (хочет заменить на «надувательство») является не столько «творческие гении», сколько люди в изменчивых социальных контекстах, и такое заземление свободно парящих художников и муз не может не радовать.

Рубрики
Рупор

Крематорий, соляная шахта, бассейн: 5 необычных концертных площадок

Послушать живую музыку можно не только в концертном зале, клубе или оснащенном необходимым оборудованием баре — европейские фестивали с фокусом на электронную и авангардную музыку давно экспериментируют с площадками и проводят лайвы в местах, на первых взгляд не пригодных для выступлений. В преддверии программы Rodina-set’ Pop-Up-фестиваля немецкой культуры и немецкого языка журналистка Кристина Сарханянц подобрала для «Смены» пять примеров таких необычных локаций. Напомним, лекция Сарханянц «Музыкальные фестивали как инструмент формирования локальных культур и сообществ: взгляд журналиста и зрителя» состоится 20 ноября в 19:00 в «Смене».

Локация: Соляная шахта (Wieliczka Salt Mine, Величка, Польша) 
King Midas Sound & Fennesz @ Unsound 2015

В расположенной в 20 минутах езды на электричке от Кракова Величке находится, пожалуй, одна из самых атмосферных концертных площадок не только фестиваля Unsound, но и Европы вообще. Бывшая соляная шахта глубиной 135 метров давно не работает по назначению, но не заброшена, а превращена в музей и пространство для проведения всевозможных мероприятий, в том числе концертов (подробнее ее описывает музыкальный журналист Артём Макарский, например, тут). В октябре, когда в Кракове традиционно проходит Unsound, «Величка» становится резиденцией для мастеров электроники, эмбиента и шумовой музыки. Например, в 2015 году в шахте представляли свой альбом «Edition 1» британский музыкант и продюсер Кевин Мартин aka The Bug, в ипостаси King Midas Sound, и австрийский продюсер Кристиан Феннеш. Кусочек их выступления и интервью запечатлены на видео Fact Magazine выше, а один из треков с «Edition 1» можно послушать на Soundcloud лейбла Ninja Tune. 

Крематорий (Betonhalle, Берлин, Германия) 

Hildur Guðnadóttir @ CTM Liminal 2020

Под программу «Чернобыль», созданную в основном из полевых записей, собранных на Игналинской АЭС в Литве для написания саундтрека к одноименному пятисерийному хиту телеканала HBO, исландская виолончелистка и композитор Хильдур Гуднадоттир и ее коллеги Сэм Слэйтер и Крис Уотсон специально выбирали особые локации, которые по-своему дополняли бы материал. Музыканты искали заброшенные заводы или бывшие электростанции, чтобы передать расчеловечивающий дух «Чернобыля». В Берлине они наткнулись на здание, в котором совсем недавно находился функционирующий крематорий — создатели площадки Betonhalle в берлинском Веддинге практически ничего не изменили в помещении. Вероятно, поэтому концерт в холодном бетонном мешке под землей под стрекотание счетчика Гейгера стал для многих пришедших на него зрителей фестиваля CTM пограничным опытом. 

Средневековая церковь (Jacobikerk, Утрехт, Нидерланды) 

Ustad Saami @ Le Guess Who? 2019

В рамках программы Hidden Music на фестивале Le Guess Who? 2019 в нидерландском Утрехте выступал исполнитель хъяла (или хаяла) 75-летний Устад Насеруддин Саами. Концерт прошел в Якобикерке, или церкви святого Иакова, одной из старейших в Утрехте. В принципе, использование церквей в качестве концертных площадок не такая уж редкая в Европе практика, но один из стилей классической музыки хиндустани, причем ее мусульманской ветви, звучащий в стенах христианской церкви — это и правда мощное эмоциональное переживание. 

Бассейн (открытый бассейн «Чайка», Москва, Россия) 

Atariame x Sasha Vinogradova @ Red Bull Music Festival Moscow 2019

В 2019 году в Москве в рамках фестиваля Red Bull Music Festival состоялось мероприятие британского проекта Wet Sounds, известного своими подводными концертами. В качестве локации выбрали открытый бассейн «Чайка». Зрители слушали сеты музыкантов на открытом воздухе и под водой: в бассейне для этого установили специальную аудиосистему с динамиками. Предлагаю посмотреть и послушать кусочек выступления дуэта двух выпускниц ныне, увы, закрытой Red Bull Music Academy — певицы, композитора и эмбиент-продюсера Atariame и певицы и музыканта Саши Виноградовой. 

Детская железная дорога (Ереван, Армения) 

«Электрическая собака» @ Urvakan Festival 2019

В мае 2019 года команда фестиваля Synthposium впервые провела в Армении фестиваль Urvakan. Основная программа проходила на полузаброшенной детской железной дороге, вдоль которой располагались сцены фестиваля, в том числе атмосферный «Туннель», где выступало, к примеру, трио «Электрическая собака». 

Рубрики
Рупор

«Жижек как прелюдия»

15 ноября в «Смене» в рамках фестивали «Истории современности» состоится лекция психолога и сексолога Елены Фоер. Она расскажет о том, как изменения в культуре и технологиях влияют на то, что мы думаем про секс и на то, как осознаем собственную сексуальную идентичность. В преддверии лекции публикуем отрывок из книги Фоер и Дарьи Варламовой «Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно». Перед вами глава «Жижек как прелюдия» о связи интеллекта и сексуальной привлекательности. Благодарим издательство «Альпина Нон-фикшн» и рекомендуем приобрести экземпляр в нашем книжном!

В последнее время среди образованных людей стало модно причислять себя к так называемым сапиосексуалам, то есть подчеркивать, что мозг собеседника для них самая привлекательная часть тела, а уместная цитата из Жижека или Кьеркегора возбуждает больше, чем накачанный пресс. В общем, как провозгласил сериал «Теория Большого взрыва», smart is the new sexy («ум — это новая сексуальность» — англ.). Но что о существовании сапиосексуалов и влиянии интеллектуальных бесед на либидо говорит наука?

Если мы вернемся к обновленной теории эволюции, можно предположить, что высокий интеллект дает преимущество на брачном рынке, особенно в информационную эпоху, когда тощий очкарик-программист может обеспечить потомство на поколения вперед не хуже какой-нибудь накачанной бизнес-акулы. Кроме того, некоторые исследования показывают, что умные парни — более подходящие партнеры не только с экономической точки зрения. Например, психологи из Университета Нью-Мексико, обследовав 425 ветеранов Вьетнама, нашли связь между уровнем интеллекта и качеством спермы: у сообразительных мужчин она лучше по трем ключевым показателям: числу сперматозоидов, их подвижности и концентрации .Напомним, что в науке корреляция (то есть статистическая взаимосвязь случайных величин) не обязательно означает причинно-следственную связь, но один из исследователей, профессор Миллер, действительно убежден, что совпадение неслучайно и высокий интеллект мужчины как бы «рекламирует» хорошие гены потенциальным партнершам.

По мере того как представления о гендерных ролях сдвигаются (расклад «работающая топ-менеджером жена и сидящий с ребенком муж» сейчас хоть и вызывает вопросы, но кажется гораздо более нормальным, чем это было в эпоху беби-бумеров), интеллект должен стать важным конкурентным преимуществом для обоих полов. Пока неравенство, к сожалению, существует — Лора Парк, профессор психологии из Университета штата Нью-Йорк в Буффало, провела опрос среди 650 молодых мужчин на тему привлекательности умных женщин .Оказалось, что таких дам воспринимали как «секси», когда они были вне прямой досягаемости. Как только шансы пойти на свидание с умной женщиной повышались, она переставала казаться такой уж привлекательной — так что, возможно, расхожее утверждение о том, что мужчины предпочитают «глупеньких» женщин, не так уж далеко от истины.

Были также попытки найти связь между уровнем ин- теллекта и сексуальным темпераментом: например, ис- следование, проведенное по заказу компании Lovehoney, продающей секс-игрушки, показало, что у умников обоих полов либидо мощнее, чем у людей со средним интел- лектом. Исследование было основано на анализе продаж среди студентов британских вузов — студенты топовых университетов проявили к секс-игрушкам гораздо боль- ший интерес, так что теперь мы знаем, что у Кембриджа самые высокие сексуальные аппетиты, зато Оксфорд ли- дирует по закупкам дорогих «люксовых» вибраторов (снобы!). Но тут есть нюансы — заказчик был, очевидно, заинтересован именно в таком результате, ведь это повы- шает престижность его продукции. Такой конфликт ин- тересов обычно не идет на пользу объективности. Кроме того, результат может объясняться тем, что студенты пре- стижных вузов больше зарабатывают и могут позволить себе более дорогие покупки. И наконец, такое исследова- ние можно считать любительским (оно не было опубли- ковано в рецензируемом научном журнале), поэтому мы не можем быть уверены в его качестве.

Кроме того, у повышенного спроса на секс-игрушки среди студентов университетов группы «Рассел» (британский аналог Лиги плюща) может быть и другое объяснение: они не так часто имеют дело с живыми людьми. Такая версия подтверждается результатами американского исследования: студенты Принстона и Гарварда, не говоря уже о Массачусетском технологическом, теряют невинность позднее, чем менее интеллектуальная американская молодежь . Масштабное исследование, проведенное среди американских подростков (около 12 000 участников), показало, что парни и девушки, которые лучше всего справлялись с тестом на вербальный интеллект, чаще были девственниками, чем середнячки (правда, самым отстающим секса тоже перепадало 55 меньше) .

Есть и еще одна интересная корреляция: у людей с высшим образованием в среднем меньше сексуальных партнеров. Национальное исследование развития семьи (National Survey of Family Growth), проведенное в США в 2011 году, показало, что у мужчин, отучившихся в колледже, в два раза ниже вероятность сменить четырех и более подружек за год, чем у парней, которые ограничились средним образованием. Но тут есть нюансы: во-первых, о количестве половых партнеров мы узнаем со слов респондентов, а люди склонны привирать, даже когда речь идет об анонимных социологических опросах. Кроме того, эту корреляцию можно объяснять по-разному: вдруг мужчины с высшим образованием по каким-то загадочным причинам менее популярны или они более вдумчиво подходят к поиску сексуальных партнерш и делают ставку на качество, а не на количество? А еще они, вероятно, чаще находят себе другие занятия, помимо секса.

Так или иначе, если рассматривать интеллект как эволюционное преимущество, умные, по идее, должны нравиться всем. Но даже если абстрагироваться от того, что на деле порнороликов с сантехниками и горничными гораздо больше, чем с кандидатами наук (хотя казалось бы!), проблема еще и в том, что ум бывает очень разным. Шел- дон Купер из «Теории Большого взрыва», бесспорно, гений в теоретической физике, но социальные навыки развиты у него хуже, чем у десятилетнего ребенка. Тест на IQ как универсальный показатель интеллекта вызывает споры уже очень давно. Не говоря уже о том, что в качестве ума кто-то ценит способность принимать оптимальные практические решения, а кто-то — знание релятивистских анекдотов и способность дочитать до конца «Улисса» и получить от этого искреннее удовольствие. В общем, далеко не для всех трехчасовая беседа о философии — идеальный вариант прелюдии.

Нам не удалось найти научные статьи, внятно объясняющие, как беседа о Канте начинает преобразовываться в мозге в сексуальные импульсы. Если перейти к психологическим теориям, можно предположить, что мы склонны выбирать партнеров, «подкармливающих» нашу самооценку. В этом плане, если для какого-то человека диция и знание определенных культурных контекстов — признак крутизны, такой партнер может казаться ему сексуальнее менее начитанных кандидатов.

В любом случае мужчины не упускают возможности продемонстрировать свой интеллект перед симпатичной особой. В частности, для этой цели может использоваться расширенный словарный запас. Психологи из Ноттингемского университета Джереми Розенберг и Ричард Танни провели эксперимент на 85 добровольцах из числа студентов(33 юноши и 52 девушки) .Их случайным образом поделили на две группы. Обеим показывали фотографии моделей противоположного пола, но в первом случае это были молодые люди, а во втором — 50-летние. За- тем первой группе предложили вообразить романтические отношения с человеком на фотографии и описать их, а второй — описать встречу и беседу с человеком на фото, но без романтического сексуального контекста. На все давалось три минуты. После этого ученые попросили студен- тов написать еще одно сочинение подлиннее — об учебе в университете. При этом фотографии с экрана не убирались. Затем исследователи проанализировали сочинения об учебе и подсчитали, насколько часто там встречались редкие слова. Они предположили, что студентам захочется блеснуть интеллектом даже перед гипотетическим привлекательным объектом с фотографии. Оказалось, что юноши в целом использовали больше редких слов, чем девушки — особенно после воображаемых романтических отношений с юной фотомоделью. У студенток из разных групп различия в словарном запасе были не столь велики.

Рубрики
Контекст Рупор

«Когда появляется дизайн — появляется холодок»

Дизайнеры Анна Наумова и Кирилл Благодатских (АНКБ) о том, как создавался фирменный стиль «Смены», о перспективах нового логотипа и о том, почему дома не может быть дизайна.

13 ноября Наумова и Благодатских — авторы фирменного стиля и оформления международной ярмарки современного искусства Cosmoscow, Московского музея современного искусства ММОМА, кластера «Флакон», павильона Lost in Traslation на 55 Венецианской биеннале — выступят в «Смене» с лекцией «Комментарии к выставке «Ребрендинг».

Что вы знали о «Смене» до того, как мы предложили вам поработать над дизайном?

Кирилл: Мы точно знали разное. Я много раз встречал «Смену» в виде логотипа на мероприятиях. А впервые услышал от [Михаила] Котомина (главный редактор издательства Ad Marginem — ред.) — он рассказывал, как круто в Казани и что нам тоже было бы здорово туда съездить. Тогда никакой картинки у меня не возникло, но было понятно, что в городе есть такое культурное место. Еще я узнал про книжный магазин и зафиксировался на нем — думал, что при нем существует какая-то жизнь. Видел книги вашей издательской программы, связанные с локальными мифами — точно помню медведя на обложке.

Анна: Я не знала, что такое «Смена». Кирилл впервые рассказал мне о вас, когда мы стали работать над фестивалем «Редкие виды» (онлайн-марафон в поддержку пяти независимых книжных магазинов России во время пандемии — ред.). «Смена» в моем представлении сначала возникла как книжный магазин — притом, не похожий, например, на «Порядок слов» (петербургский независимый книжный магазин — ред.). О том, что «Смена» — это культурный центр, я узнала от Кирилла.

Кирилл: Позже я посмотрел несколько ваших лекций, и стало понятно, что у вас проходит много событий. Лекции я смотрел не для того, чтобы узнать «Смену» получше, а потому что темы попались интересные. Тогда ядром для меня все равно оставался книжный магазин, но когда я узнал «Смену» ближе — оно размылось.

Анна: Про Казань я тоже ничего не знала, кроме того, что мои друзья стали чаще ездить туда этим летом, но я связывала это только с пандемией. Стало понятно, что там круто, но я никогда не знала, что это культурная столица — вторая или третья.

Вы очень быстро согласились работать с нами. Влияло ли на это решение то, что «Смена» нестоличный проект?

Анна: Мы крайне избирательны, даже надменно пафосные — не вяжемся со всеми подряд. Мы мало с кем имеем дело в Москве, потому что графическая культура там очень размыта, невозможно держать объект, над которым мы работаем, в своих руках после его создания. Мы очень внимательны к тому, как организация будет взаимодействовать с дизайном дальше. Те, кто к нему относится пофигистично, нас вообще не интересуют. Есть люди, которые относятся к дизайну как мы, таких мы чувствуем, понимаем и работаем с ними. В вашем случае было понятно, что проект крутой и если сделать хороший графический дизайн, то все будет работать. Все это никак не связано с городом.

Кирилл: Я интересовался Казанью и мне не хватало знаний о том, что это за место, поэтому оно казалось манящим и привлекательным. В отличии, например, от Нижнего Новгорода. Мы согласились быстро, потому что во время общения на «Редких видах» стало понятно, что мы говорим на одном языке. И работа со «Сменой» это хорошее продолжение «Редких видов» — переход от благотворительного события к большому сотрудничеству. Это во многом продолжает и оправдывает ту нашу работу, делает ее содержательнее.

Какими были первые впечатления от «Смены», когда вы сюда попали?

Анна: Первое впечатление у нас было одинаковое — тут все хорошо. А когда попадаешь в место, где все хорошо, задача дизайнера становится ответственнее — не испортить хорошее. «Смена» модное место, вас все знают и без яркого графического дизайна. Красивое место, хороший ремонт, что еще нужно?

Кирилл: Самое смешное, что мы сделали дизайн до того, как приехали.

Анна: Да, но в этом есть некий абсолют. Получается, что мы не привязывались к реальному портрету «Смены». Мы сделали два варианта дизайна, выбрали более рабочий и подходящий на долгое время для культурного центра с вашим пафосом и перспективами роста.

Часто ли вы создаете дизайн, не выезжая на место?

Кирилл: Такое случается. Например, в работе с Сахалинским международным кинофестивалем мы не выезжаем на Сахалин. Грубо говоря, дизайн делается не какому-то физическому пространству, которое можно потрогать, а медийному представлению, идеальному или футуристичному образу. В этом случае наша работа скорее про то, чем хочется стать, а не слепок того, что есть сейчас.

Это специальный прием?

Кирилл: Даже если бы мы не приехали в «Смену» — сделали бы примерно такой же логотип и фирменный стиль.

Анна: Представление в любом случае формируется из разговоров о месте — нам не обязательно смотреть на само место.

Кирилл: И даже если мы его увидим, все равно будем мечтать о том, как оно могло бы выглядеть, а не думать о том, как выглядит сейчас.

У вас есть любимый фрагмент «Смены»?

Анна: У «Смены» настолько не давящая идентичность, что она в первую очередь воспринимается на уровне интимно-личного вложения. Если что-то выделять, то это личное отношение ее команды, когда она говорит «мы сами это построили, а вот это сами покрасили».

Мы привыкли командовать армиями. Когда работаешь над Сахалинским фестивалем, то сидишь за компьютером, посылаешь через всю страну файлы, а там их принимают и реализуют человек 40. Ты ни с кем не соприкасаешься лично. А с вами не так. Любую ерунду, которую мы делаем или проговариваем, мы соизмеряем с каждым по отдельности человеком, которому придет файл. Это не корпоративная работа, а личное взаимодействие.

Кирилл: Это человеческое измерение во всем, начиная от габаритов. Надо понимать, что «Смена» по своему значению для Казани сильно больше, чем любая московская отдельная институция для Москвы. «Смена» для этого города гораздо влиятельнее и медийнее.

Что в «Смену» стоит добавить, а что — выкинуть?

Кирилл: Если говорить с точки зрения посетителя — хочется поесть, здесь нужен выраженный кулинарный минимум.

Анна: Бара не хватает!

Кирилл: Мне бы хотелось более отчетливую программу, связанную с книгоизданием и с ее образом, ее местом в российском издательском мире и внутри «Смены». А если из более эфемерного — не хватает точности. Есть лишние детали, от которых можно было бы избавиться. Даже в книжном магазине.

Когда я входил в «Смену», у меня в голове возникло слово «уют». Это место слишком уютное, с графически-инженерной позиции здесь не хватает холодка. Это и называется дизайном. Дома не бывает дизайна, там все по-домашнему. Когда появляется дизайн — появляется холодок. Мы сможем его добавить.

Анна: Сейчас «Смене» не хватает графического вкуса и избирательности. А наше участие в проекте могло бы привести к формированию вкуса. На открытии нашей выставки было много профильных студентов — значит, графический дизайн в Казани вполне востребован. Понятно, что «Смене» было выгодно и хорошо долгое время быть уютно-нейтральной. Наше пришествие приведет к тому, что мы графически обострим эту ситуацию. Когда ты будешь встречать в «Верке» не три плаката, а тридцать три — тогда будет фиксироваться внедрение. И мы можем начать формировать понимание графического дизайна — как «Смена» сейчас формирует понимание литературы, музыки, современного искусства, гуманитарных наук.

Представляете себя участниками команды «Смены»?

Кирилл: Скорее, да — мы чувствуем себя соавторами «Смены». Это хорошая формулировка.

Чем для вас отличается «Смена» от других проектов?

Кирилл: Мы много работаем с фестивалями, которые длятся по 10 лет, но каждый год представляют новую программу. Они регулярны, их кульминация наступает каждый год. Фактически, каждый год — это новое событие и для него нужен свой фирменный стиль.

В «Смене» мы не запускаем один проект, а долго поддерживаем в нем жизнь. В этом случае мы работаем весь год и проект не имеет конца, у нас давно такого не было.

Есть специфика работы с независимым проектом?

Кирилл: Наши заказчики — не министерства, губернаторы или «Смена», а люди: жители Казани, которые приходят в «Смену», дети, которые приходят в «Сириус» или читатели книг. А диалог с любым заказчиком должен вести к понятной цели: чтобы его аудитория максимально качественно культурно жила. В случае со «Сменой» — и это круто — конечный посетитель близок к нам, как к исполнителям и к вам, как к заказчикам, вплоть до неразличимости.

Что самое важное нужно знать о новом логотипе?

Кирилл: Мы графически переводим «Смену» из субкультурного состояния в общекультурное. Молодежно-субкультурный бэкграунд «Смены» воспринимался даже на расстоянии и сейчас мы от него уходим. Прошлый логотип был похож на лого инди-рок группы, а наш похож на лого зубной пасты.

Анна: В старом логотипе и дизайне я чувствовала влияние 2007 года. Кроме этого года логотип «Смены» для меня ничего не декларировал. Самое важное в новом логотипе то, что он стал графическим. Теперь он никакой — без идеологии, плоский.

Вообще, меня удивило, что к логотипу можно применить критерий нравится/не нравится. Логотип не предназначен для того, чтобы нравиться или не нравиться. Главное качество логотипа заключается в том, что мы с Кириллом точно знаем его перспективу — как он будет работать и что принесет. Конечно, кому-то это непонятно — я видела как в «Фейсбуке» в комментариях посетители «Смены» жалеют об уходящей эпохе. А мы точно знаем, как это сработает и где окажется через несколько лет.

А предыдущий логотип мог жить долго?

Анна: Он это сделал! Проработал 7 лет, доказал все, что нужно. Никто не говорит, что он плох. У нас есть идея музеефицировать его, поставить на витрину и сделать объектом притяжения и памяти. Мы не знаем, сколько мы сами будем жить с новым логотипом. Мы не фиксируемся на сделанном.

Рубрики
Место

Фестиваль «История Современности»

«История современности» — это событие с интенсивной междисциплинарной программой с участием спикеров из гуманитарных, социальных и естественных наук, которые в популярной форме расскажут об изменениях, происходящих в современном мире, с перспективы своего научного знания и использованием своих последних исследований.

Бесплатная регистрация

14 ноября

16:00 — Поведенческая экономика: неменяющийся человек в меняющемся мире. Online

Мир стремительно изменяется, но мозг человека остается прежним — он адаптирован под встречу с диким бизоном, но не с банкиром и маркетологом. Из-за этого в современном мире мы то и дело принимаем невыгодные для себя решения. Систематически, большинство из нас, вне зависимости от уровня образования и при этом предсказуемым образом. Это открытие сделала поведенческая экономика. Что это за ловушки, что нас в них тянет и можно ли их избегать? Об этом и поговорим на лекции. 

Лекция пройдет в режиме прямой трансляции в социальных сетях «Смены».

Анна Солодухина — кандидат экономических наук, доцент экономического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, приглашенный профессор университета Paul-Valery 3, Montpellier

17:00 — Культура и восприятие: роль индивида в современном «культурном процессе»

Текущий этап культурной динамики (в наиболее развитых регионах и городах мира) обладает рядом отличительных черт. Среди этих черт: экспоненциальный рост многообразия форм и объёмов культурного производства; исчезновение доминантного центра, контролирующего процессы производства, каналы дистрибуции «культурных» содержаний и условия доступа к ним; диффузный характер культурных практик; смещение «центра тяжести» от содержания к процессу: переход от «экстенсивной» к «интенсивной» культуре; гибридизация социальной и материальной/технологической сфер.

Тем не менее, представление о сфере культуры, культурных практиках и их акторах, сложившееся в последние десятилетия и циркулирующее как в публичном пространстве, так и в научной сфере, по-прежнему ориентировано на модели, выработанные в исторические периоды, когда процессы дифференциации и гибридизации в социальной и материально-технологической сферах еще не продвинулись так далеко, как сегодня. В качестве альтернативы этим моделям мы обсудим интерпретацию современной культуры, основывающуюся не на представлении о культуре как системе полей (экстенсивной по определению), а на идее (интенсивных, имплозивных) культурных процессов, включающих в себя неидентифицируемые посредством институциональной оптики микро-события перцептивного опыта, телесных реакций и диспозиций, а также  технологические интервенции и взаимопроникновение материального и когнитивного, происходящие на уровне неорганизованной культурной активности индивидов.

Илья Инишев — доктор философских наук, профессор Школы культурологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ

18:00 — Новый вид взаимодействия человек-робот на основе XR технологий

Мы рассмотрим лучшие практики приложений на разных типах реальности (AR/MR/VR) для взаимодействия между человеком и роботом. А в конце лекции подробно разберём реальный кейс Университета Иннополис с  интерактивным программированием роботов на основе смешанной реальности.

Михаил Останин — аспирант, младший научный сотрудник Центра компетенций НТИ по направлению «Технологии компонентов робототехники и мехатроники» на базе Университета Иннополис.

15 ноября

16:00 — Новая Физика

На лекции будет рассказано о современном состоянии фундаментальной физики: об основном вопросе, на который она призвана ответить. Мы обсудим, какие фундаментальные взаимодействия присутствуют в природе, их свойства и историю открытия. Далее, будет рассказано о том как они объединяются и современный статус этого объединения.

Эмиль Ахмедов — доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института теоретической и экспериментальной физики имени А. И. Алиханова, профессор кафедры теоретической физики МФТИ

17:00 — Новая Сексуальность

На лекции поговорим о том, как изменения в культуре и технологиях влияют на то, что мы думаем про секс и на то, как осознаем собственную сексуальную идентичность. Новая этика, виртуальная реальность и другие явления мира вокруг нас сказываются и на сексуальности тоже — мы попробуем обсудить, как именно.

Елена Фоер — психолог, сексолог, автор книги «Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно»

18:00 — Цифровая культура: сети и программы  в жизни и за ее пределами. Online

Что такое цифровая культура? Действительно ли произошедший несколько десятилетий назад переход от аналоговых («старых») к цифровым («новым») медиа фундаментально изменил общество, политику и культуру, или мы наблюдаем лишь быструю смену декораций, в которых продолжают разыгрываться хорошо известные сюжеты? 

В лекции вы узнаете о «новых» и «старых» аспектах цифровой культуры, затронув четыре темы, которым посвящены мои собственные исследования. Мы рассмотрим концепцию сетевого общества — «новую социальную операционную систему» (Л. Рейни, Б. Веллман) и то влияние, которое оказали цифровые сети и технологии на нас, наше общение, работу и досуг, публичную и приватную жизнь. Поговорим, как можно запечатлеть все многообразие наших цифровых следов, используя методы «культурной аналитики», придуманной Львом Мановичем. Кратко вспомним концепцию «умного города» и поговорим о том, как мобильные телефоны, датчики и камеры  изменили жизнь в привычных пространствах (что еще раз со всей очевидностью проявилось в период пандемии). И наконец, поговорим о том, какие новые условия рассказывания историй обеспечивает нам мультиплатформенная среда  (когда мы не можем оторваться от смартфона даже во время киносеанса, а открывая ноутбук, постоянно скачем от одной программы к другой) и что такое «трансмедийный сторителлинг».

Лекция пройдет в режиме прямой трансляции в социальных сетях «Смены».

Екатерина Лапина-Кратасюк — кандидат культурологии, доцент департамента медиа, факультета коммуникаций, медиа и дизайна Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», старший научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ РАНХиГС), доцент МВШСЭН («Шанинка»).

Лекционный фестиваль «История современности» — логичное продолжение одного из направлений деятельности Центра современной культуры «Смена», в рамках которой организуются еженедельные научно-популярные события — от лекций с аспирантами и докторами наук местных ВУЗов (КФУ, Иннополис) до курсов лекций со спикерами федерального и международного значения. Медианная посещаемость лекций в Смене — 80-120 человек. За 6 лет существования «Смена» провела более 100 лекций, пригласила 50 лекторов из, ВШЭ, Европейского Университета и других ведущих высших учебных заведений страны, среди которых МГУ, ВШЭ, Европейский Университет, РАНХиГС и Московская высшая школа социальных и экономических наук. 

Рубрики
Место

Комментарии к выставке «Ребрендинг» Анны Наумовой и Кирилла Благодатских

13 ноября в 19:00 пройдет лекция авторов выставки «Ребрендинг» и нового визуального оформления «Смены» Анны Наумовой и Кирилла Благодатских, где дизайнеры расскажут о проектах последних нескольких лет, о том как формировалась выставка в «Смене» и ответят на вопросы про будущее

Анна Наумова и Кирилл Благодатских — авторы фирменного стиля и оформления международной ярмарки современного искусства Cosmoscow, Московского музея современного искусства ММОМА, кластера «Флакон», павильона Lost in Traslation на 55 Венецианской биеннале, Московской биеннале современного искусства, фестиваля «Редкие виды», кинофестиваля «Зеркало», дизайна книг для издательства Ad Marginem. Анна и Кирилл также являются арт-директорами сахалинского и калининградского международных кинофестивалей «Край света. Восток» и «Край света. Запад», сахалинского международного кинофестиваля будущего «Игра света».

Зарегистрироваться

Рубрики
Книги Рупор Смена

Декорации «Сталкера»: Рашит Сафиуллин о работе с Тарковским

«Декорации „Сталкера“. Рассказ художника из зоны событий» — это рассказ о создании «зоны» и других декораций легендарного «Сталкера» художника фильма, казанца Рашита Сафиуллина. Именно он сумел перевести сложный образный язык Тарковского на язык материального мира. Книга вышла весной 2020-го в «Порядке слов». С разрешения издательства, мы публикуем избранные фрагменты и иллюстрации.

Предыстория

После работы с Тарковским над его спектаклем «Гамлет» в 1976 году я вернулся в Казань, загрузил себя пятнадцатью проектами одновременно и ждал. И вдруг — телеграмма! В конце июня 1977 года меня приглашают к Андрею Арсеньевичу художником‐декоратором на фильм «Сталкер», это моя первая работа в кино. Троице из «Сталкера» еще только предстоит поверить в то, что сокровенные желания исполняются, а мое уже исполняется, здесь и сейчас.

коридор‐«мясорубка»

По стенам краска вздыбилась кракелюрами, вдоль одной из стен, в углублении, ржавые приборы и провода. Здесь должно быть страшное место. Как сделать, чтобы этот коридор выглядел опасным и пугающим? Разноцветный толстый слой клейстера, разлитый по полу, беспокоит меня не на шутку: актеры могут, поскользнувшись, упасть на приборы с проводами. Не декорация, а реально опасный для жизни объект. Дверь в конце коридора я заращиваю паутиной. Одна репетиция, другая, снова паутина, мох, еще репетиции, съемки, дубли, восстановление декорации. Это были репетиции у входа в «Мясорубку», проходы по коридору так и не были сняты. Объект «Электростанция» небольшой, но каждый угол, проход, стена оценивались как потенциальная возможность для создания той или иной сцены. Нам же, декораторам, бутафорам и постановщикам, оставалось только быстро готовить обстановку: прорубать стену для кадра с трупами влюбленных или сносить для «золотого» скелета трансформатор с бетонного основания.

«золотой» скелет

Скелет, лежащий в основании трансформатора, как в бетонном гробу, декорировали вместе с Тарковским. Он с видимым удовольствием, если было время, участвовал в работе художника и декоратора: доводил кадр до совершенства, чтобы потом сказать — «Мотор!» Этого кадра тоже нет в фильме. Возможно, скелет был слишком красив.

желтые цветы

Тарковский поставил задачу создать в Зоне ощущение поля, по которому уже лет двадцать не ходил ни один человек. Но все вокруг давно уже истоптано съемочной группой и случайными людьми. Поле пришлось создавать буквально вручную.

Со съемочной группой приезжаем на объект «Электростанция». С крыши электростанции запланировано снять длинный план подхода актеров по полю к дому
с «Комнатой желаний». Оператор, ассистенты и режиссер взбираются по приставной лестнице на крышу, актеры выходят на исходные позиции в глубине кадра, на другом конце поля. Вот‐вот должны начаться съемки. «Стоп!» — раздается команда Тарковского, он о чем‐то спорит с Княжинским*, показывая рукой в сторону поля, зовет нас. «Они же не видны в кадре», — говорит ему оператор. «Не видны, — соглашается Тарковский. — Но прочувствуются».

Оказалось, на поле веселыми желтыми цветами расцвели одуванчики (вчера их еще не было). Тарковский заставил нас выдирать их по одному. Стоит ли говорить, что после победной войны с одуванчиками поле пришлось выкладывать заново — оно опять все было истоптано, а это уж точно будет заметно в кадре.

костер на воде

Огонь, дым, туман и вода в кино становятся живыми красками. Среди водных натюрмортов «Сталкера» самыми впечатляющими были костер на воде и панорама, построенная на канале Андреем Тарковским и Евгением Цымбалом. Дата на проплывающем листке календаря, 28 декабря, стала пророческой. Натюрморты и крупные планы создавались всегда самим Тарковским, и, на мой взгляд, являются его отдельными произведениями как художника. Для сцены, в которой камера проходит над мертвым бассейном, где лежат шприцы, тарелки, иконы, разлита нефть, Тарковский сформулировал задание так: «Это должно быть страшно, тревожно и немного противно». План снимался два года в разных вариантах. И долгая возня
в канале с лужами воды — мои первые впечатления о съемках. Потом я постоянно помогал с огнем, водой и туманами.


Это такая бытовая работа, не декоративная, но с интересными задачами. Вообще граница, например, между работой пиротехника и работой художника в кино достаточно условна: можно ведь и красить при помощи черного дыма, а белым создавать туманы. Костер мы делали многократно, хотя сама по себе конструкция была нехитрая: деревяшки, метал, камушки. Разводили его в другом месте и приносили к воде. Главная сложность заключалась в том, что этот непонятно как возникший костер должен лежать на воде без основания, так, чтобы не было видно железки.

танки

В самом начале своего пешего путешествия по Зоне герои на берегу реки Пирита находят полуразвалившийся микроавтобус, в котором сидит труп. Через окно автобуса
мы видим странные пятна брошенной техники — танки, пушки, БТРы, с которыми что‐то произошло.
В первый год, когда я приехал, танки уже стояли на берегу реки — новенькие, зеленые, с крестами на бортах (они недавно снимались в каком‐то военном фильме). В первый год до съемок на этой натуре дело так и не дошло. Осенью же весь отснятый материал ушел в брак, и картину временно закрыли. На следующий год съемки теперь уже двухсерийного фильма возобновились, но финансирование было скудным. Приходилось экономить на всем.

Изначально между танками планировалось снять проходы героев. «С тех пор, как возникла Зона и сюда прислали военных с военной техникой, прошло уже двадцать лет. Все заросло высокой травой, нетронутой, девственной, как будто здесь никогда и не ступала нога человека. В траве причудливо разбросана полусгнившая техника, с которой произошло что‐то непонятное, страшное», — так описывалась декорация. Чтобы хоть как‐то уложиться в смету, я предложил взять для эпизода с танками в два раза меньше техники, заменив ее на дальнем плане муляжами. Дирекция по достоинству оценила такую экономию, Тарковский же посмотрел на меня удивленно. Показал ему нарисованную схему расстановки, он молча, одним взглядом, утвердил ее.

Я работал на натуре, день клонился к вечеру. Вдруг возник взвинченный администратор и потребовал, чтобы я срочно ехал на «танковую поляну». Оказывается, танки сегодня же должны стоять на своих местах — водителям вечером уезжать в Москву (денег на гостиницу нет). Моя задача за два‐три часа развернуть тяжелую технику в центре луга, расставив по схеме и при этом не примяв травы. Траншеи и ямки уже подготовлены, танки должны завалиться как надо. Хотя место на натуре болотистое, могут завязнуть в любой момент. А станут ерзать — лугу, по которому «двадцать лет не ступала нога человека», конец, все перепашем. То есть техника должна встать на места с ходу, без второй попытки. При этом нужно, чтобы танки ехали только по диагонали по отношению к камере, иначе будет видна колея, которая и за двадцать лет травой не зарастет. Задача осложняется еще и тем, что режиссер задумал съемку с двух точек — с моста и с берега, через окна автобуса. И схемы, как назло, с собой нет, а танки и БТРы между тем выстроились на берегу, ждут команды. С противоположного берега начинаю расстановку боевых единиц. Из помощников у меня только рупор и могучий русский язык. Танки и БТРы приходят в движение: медленно, очень осторожно, по диагонали приближается к своему заранее подготовленному месту первая машина, за ней вторая, третья. Стемнело, танкисты не видят куда едут, не слышат меняиз‐за грохота, им приходится останавливаться, слушать корректировки, чтобы еще немного продвинуться. До сих пор трудно поверить, что все получилось (лишь потом пришлось кое‐где пересадить дерн), но танки красиво застыли в болотной траве непонятными темными пятнами. Теперь нужно придумать, как их декорировать, как создать на технике следы какой‐то необратимой катастрофы. К тому же в танках ни в коем случае не должны угадываться Т‐34. В прошлом году предложение Абдусаламова залить технику бетоном дирекция, ответственная за ценный реквизит, категорически отвергла — танки нужно было вернуть к месту первоначальной дислокации своим ходом
и в прежнем виде.

Людей и времени практически нет. Нищета. Странным образом само это слово подсказало мне выход. Нищий, чтобы выжить, идет на помойку, на свалку. В свое время я бывал на свалке вторцветмета, красота. Стало быть, нужно искать склад вторсырья. Нашли, и он, конечно, оказался настоящей сокровищницей: горы мешков бракованной пряжи, каких‐то ошметков с текстильных фабрик — в общем, мечта декоратора. Мы быстро развесили эти лохмотья по всей бронетехнике, залили сверху клейстером и обсыпали пигментами нужных оттенков.

Клейстер, сваренный солдатами в тазах на костре у реки Пириты, оказался отменным. Пряжа схватилась, а солнце довершило дело, высушив эту массу так, что краска на танках вздыбилась и пошла кракелюрами. Красиво стало и жутковато, как будто и правда метеорит упал или инопланетяне заблудились. Чуть левее в кадре можно увидеть верхушки больших деревьев, которые тоже были частью декораций, а также примером экстремальной работы в кино. Тарковский предложил сделать так, словно бы на деревья неудачно десантировался парашютист, парашют прогнил, висит среди сучьев, чуть‐чуть колышется. Опустить бы его на деревья сверху, с вертолета, но вертолета нет, есть только несколько солдат, маляр и девушка бутафор. Из большой мешковины сшили парашют, намокший, он лежит в траве — солдаты отказались затаскивать тяжеленную ткань по скользким сучьям на дерево. Пришлось лезть мне.

Потом я узнал, что легкий парашютный шелк, выписанный специально для этой декорации, разобрали на кофточки наши милые женщины.
Кто‐то кричит: «Тарковский приехал!» Увидев меня загоревшего, с бицепсами, он заулыбался: «Вижу, с декорациями все в порядке». Перебравшись через насыпь, вместе с оператором спустились к танкам, походили вокруг, пощупали, стали придумывать проходы героев. Увы, кадры с проходами в картину не вошли. «Слишком красиво», — сказал Андрей Арсеньевич. Ровно так же он убрал из «Соляриса» «излишне эффектные» эпизоды, снятые в декорации «Зеркальная комната». Но танки в фильме все‐таки остались в небольшом эпизоде. Произведения создаются не по начерченному плану, а на ощупь, в контакте с живым материалом. Фактура, свет, настроение могут изменить первоначальные решения.

Рубрики
Локальность Настоящее Рупор

Свияжский документ: смотрим фильмы, сделанные на «Руднике»

В этом году Международный фестиваль дебютного документального кино «Рудник» пройдет в необычной форме — зимой и только в виде образовательной программы. Центральной частью «Рудника» станут две мастерские — Школа документального кино и Школа документальной анимации. За неделю каждый участник, прошедший отбор, сможет создать, смонтировать и представить свой фильм — все это под кураторством опытных педагогов. Почитать рассуждения преподавателей Школ «Рудника» Марины Разбежкиной, Ольги Привольновой и Дины Годер можно здесь, а сегодня мы смотрим 6 студенческих работ разных лет, сделанных в «Свияжске» — по 3 из каждой Школы.

Три фильма участников Школы документального кино

«Реснички». Режиссер Лена Чеснокова. 2018г.

Фильм о традиционных ценностях и роковой любви в деревне под Свияжском.

«Ворона вне закона». Режиссер Стефанида Ермолаева. 2018г.

Взгляд на повседневность современного Свияжска с помощью рутины его жителя

«Человек из колодца». Режиссер Маша Черная. 2019г.

История о «хозяине» колодца в Свияжске, в который туристы и православные паломники бросают монеты

Три фильма участников Школы документальной анимации

«Суп с лапшой». Режиссер Гузель Гарипова. 2019г.

Бабушка Хатира рассказывает внучке секреты приготовления татарского супа с лапшой и попутно беседует о жизни.

«Привидения в Алтуфьево». Яна Исаенко. 2019г.

Три художницы вместе сняли квартиру в Алтуфьево и начали творить современное искусство прямо на улице спального района.

«Чай». Коган-Лернер Мария. 2018г.

История особенностей чаепития в психоневрологическом интернате. Фильм основан на дневнике Татьяны Внукович-Багдасарьян.

Подать заявку на участие в Школе документального кино и Школе документальной анимации можно до 5 ноября. Анкеты ищите на сайте «Рудника».

Рубрики
Выставка Место

TRPT4769. Саунд-арт-инсталляция Ханно Лейхтманн

Немецкий художник Ханно Лейхтманн представит в Казани саунд-арт инсталляцию TRPT4769 — первый подобный проект в галерее Центра современной культуры «Смены».

В своих работах Ханно Лайхтманн обращается к аудио-архивам. Для работы над инсталляцией TRPT4769, премьера которой состоялась в августе 2020 года в Берлине, он обратился к магнитофонным катушками с записями перкуссиониста Майкла Ранта и звукам музыкальных инструментов, изобретенных американским композитором-авнгардистом Гарри Партчем.

Используя оригинальный сет-ап, состоящий из сэмплеров и луп-станций, Лейхтманн извлекает из архивного материала микро-фрагменты, наслаивает их друг на друга, экспериментирует с атакой и реверберацией, составляя таким образом уникальные звуковые конструкции.